Тест на профессиональную национальность

Так уж повелось, что во время «мертвого сезона», когда столичные мастера разъезжаются по дачам и заграничным пленэрам, залы и галереи отдаются гостям из СНГ и бывшего Союза. Оно и понятно – аренда почти даром, а тут, глядишь, кто-нибудь из гастарбайтеров в люди выбьется.

За июль – август мне пришлось (другого ведь нет) посетить как минимум пять таких проектов. Все они выглядели примерно одинаково (очень бедненько, никаких тебе пятиметровых полотен и инсталляций) и имели только одно неоспоримое достоинство: ни одна фамилия из списков художников московским критикам не известна. А значит, был шанс открыть самородков.

Последняя, самая большая выставка, где у меня еще теплилась надежда на что-то дельное – «Тест на национальный ген». Там было вообще целое соцветие стран: от Молдовы до Таджикистана, от Грузии до Кыргызстана. Мысль организаторов, собравших этот радужный конгресс, прочитывалась чуть ли не с первого зала: мы вам сейчас покажем новых, но и одновременно, что называется, укорененных мастеров. Слава Богу, никаких юрт, застольных песен и лезгинки не наблюдалось. Но все ожидания, которые возлагаются на «союзных» художников еще со времен Союза, здесь, увы, оправдывались. С чем у нас ассоциируются грузины? Черно-белые горные пейзажи, старцы, вино, радость жизни и меланхолия.

Вот вам все, пожалуйте, не на холстах Церетели, а в видеопроекциях. Молдова? Постсоветская разруха – куда ж без нее. А в Ташкенте опять лето, дыни и улыбающиеся дети. Разве что Украина еще пытается уцепиться за интернациональный концептуализм – тамошние ребята явно рассчитывают на западные гранты. Странно обвинять художников из СНГ, что они плодят штампы. Их понять можно – им нужно понравиться столице, где, если повезет, отломится кусок пирога. Иногда, для того чтобы показать, что они не провинция, молдаване и белорусы упражняются в модернизме. Фотографы снимают потертые стены, видеоартисты собирают обнаженных девушек, а кое-кто еще и иронизирует над собственным бытом (для примера – веселая серия «Эдем», так в Таджикистане называются большинство свадебных салонов) – им это снисходительно прощают.

Иными словами, у нас в искусстве, как и в политике, сохраняется образ Старшего Брата, который выставляет оценку младшему. То есть для того чтобы молдаванин или киргиз попал в Москву, он должен доказать, что он реально молдаванин и киргиз, и на большее не претендует.

Все было бы замечательно, если бы законы артсцены не расходились с политикой. А они, вот в чем заковырка, как правило, этой политике – прямая противоположность. Отбросим чисто популистский фактор «обиженных и оскорбленных»: это когда музейные кураторы кидаются искать таланты в страны третьего мира. Америка пережила уже несколько волн современного мусульманского искусства, но от этих приливов на суше почти ничего не осталось.

Дело в том, что сегодня более или менее актуальное искусство, даже если оно наряжено в кокошник или папаху, в своей основе – космополитично. И даже если оно обращается к прошлому – на самом деле говорит о будущем. И если хлебосольный художник готовит отличный шашлык или у него первосортные дыни, его все равно оценят не за то, что у него на столе, а за то, что в голове. Зачем грузину петь песни о красоте гор и сладости вина, если у него на душе совсем другие мелодии? Чего бояться, ради чего впадать в наивное прекраснодушие? Ведь такие блага, как Церетели, уже не обломятся.

Открою нашим друзьям из СНГ страшную тайну: Москва по гамбургскому счету (в современном искусстве) такая же провинция как, скажем, Ташкент. Поэтому что зазря искусственно выпаривать «национальный ген»? Пусть лучше он генерирует что-то для своей страны, а потом уже на равных ведет разговор с другой.

Автор – арт-обозреватель «Новых Известий»