Posted 30 мая 2013,, 20:00

Published 30 мая 2013,, 20:00

Modified 8 марта, 02:17

Updated 8 марта, 02:17

Бард Олег Митяев

Бард Олег Митяев

30 мая 2013, 20:00
Давным-давно Олег Митяев написал бардовский гимн «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», который распевали в палатках у костров миллионы романтиков – любителей бардовских песен и дальних дорог. А затем музыкант вместе со своей публикой перебрался в большие и престижные залы. В беседе с корреспондентом «Новых

– Олег, у вас выходит новая книга «Песни. Книга третья». Но там ведь, предположу, не только песни?

– Не только, но всего остального немного. Мне моя соседка Виктория Токарева не советовала писать прозу. Она говорит: «Если бы ты писал, ты бы начал уже лет 15 назад. Значит, тебе это не очень нужно». Поэтому туда вошли только некоторые заметки, не более того. А в основном там тексты песен, которые на бумаге выглядят почти как стихи. (Смеется.) Не надо заблуждаться на этот счет: это все-таки песни, которые нуждаются в музыке и правильной интонации.

– Вы не теряете связь с родным Челябинском. Сейчас вас, наверное, часто спрашивают про метеорит, наделавший столько шума не только на вашей родине, но и во всем мире?

– Есть потрясающая история. Метеорит же упал в половине десятого утра по местному времени, а перед этим на планерке губернатор Челябинской области сказал, что в регионе что-то много всяких проблем, проверок… «Да пусть в меня бросит камень тот, кто без греха», – заявил он. И вот на тебе.

– Кстати, какие у вас отношения с губернатором, учитывая, что вы каждый год проводите в Челябинске премию «Светлое прошлое»?

– Мы как-то притерлись, нашли общий язык, поэтому и премия, и Ильменский фестиваль проходят без особых шероховатостей.

– Раз уж коснулись челябинской темы, скажите, как вы оцениваете выступление местного «Трактора» в Кубке Гагарина, переживали ли за проигрыш уральцев в финале турнира московскому «Динамо»?

– Я выступал на 90-летии клуба «Динамо». Все выходили и говорили, что они тут люди неслучайные, по 40 лет болеют за команду, однако больше всех аплодисментов сорвал я. Я тоже сказал, что неслучайный человек, что я из Челябинска и что поражение «Трактора» – это, мол, наш вам подарок на 90-летие.

– Вы участвуете в восстановлении храма в Сунгурове – в селе под Костромой. Удалось ли собрать достаточно средств?

– Для меня эта история произошла совершенно случайно. Я увидел этот красивый храм на берегу Волги. Посмотрел, поцокал языком. Ко мне он не имел никакого отношения – это не Челябинск, не Томск, где у меня есть корни, а просто храм Николая-угодника в костромском селе. Я еще отметил для себя, что его построили за шесть лет до смерти Пушкина, да и забыл об этом. А потом появились какие-то люди, я начал предлагать им поучаствовать в хорошем деле. Они согласились, и строительство началось. Конечно, есть проблемы и с рабочими, и с материалами, и с транспортом… Сбор средств продолжается, потому что еще нужны колокола, роспись внутри, алтарь, иконы и т.д. Это дело довольно кропотливое.

– Как вы относитесь к тому, что на фоне разговоров о духовном возрождении появляются майки «Православие или смерть»? Что возникают какие-то боевики, которые хотят бороться с недостаточно верующими, и что в суды обращаются люди, которых оскорбляет теория Дарвина?

– Экстремисты есть и у православных, и у исламистов. Всякие вывихи есть в каждой религии. Можно вообще не дружить с религией, но ведь есть Бог, который все видит. Конечно, к экстремальным проявлениям я отношусь отрицательно. Мне хотелось бы, чтобы в светской жизни все имели равные гражданские права. А к Богу можно идти разными путями.

– У вас нет ощущения, что в обществе зреет раздражение, если не сказать озверение?

– Конечно! Однозначно! Это вообще главная тема в моей жизни: я считаю и уже много лет долблю, что наша национальная идея – это образование и воспитание. Люди сколько угодно могут обсуждать проблемы экономики, ЖКХ, культуры, но ключ к решению всего этого – образование и воспитание. Около двадцати лет мы этим не занимались и теперь не представляем, что за поколение мы взрастили. Мы же все это время ничего не растили! И не надо удивляться, если люди начнут друг другу глотки грызть: им же никто не объяснял, что это плохо. Одна система образования ушла, другая не пришла, и поколение попало в месиво непоняток и подчиняется скорее инстинктам, чем правилам и тем более заповедям. Сейчас что-то делается, но этого очень мало. Есть у нас потрясающие педагоги, которым надо помогать. А они вместо того, чтобы учить поколение, вынуждены тратить силы на борьбу с реформой образования.

– Может быть, власти не выгодно образованное, самостоятельно думающее население?

– Правильно, и у меня есть претензии к президенту. Я вижу, как он тяжело работает, вижу, сколько он сделал, но этих шагов недостаточно. Есть ощущение, что президент не думает о будущем страны. Может быть, он занят более глобальными вещами, но тогда должны быть помощники, которые этим занимаются. Я не вижу, чтобы кто-то стратегически мыслил о будущем.

ФОТО С САЙТА ОЛЕГА МИТЯЕВА



– А вот Дума озаботилась нравственным состоянием общества и штампует законы, запрещающие то мат, то курение.

– Это все не поможет. Выход только один: упасть в ноги лучшим педагогам и сделать фигуру учителя самой значительной. Эти люди должны делать учебники и придумывать законы, связанные с воспитанием морали. Таких людей немного, но они есть, а государству на это наплевать. Населению пропагандируют совсем другую мораль – культ денег, успеха, потребления. Вдалбливают, что надо быть не умным и образованным, а успешным и богатым (причем в нашей стране одно с другим далеко не всегда связано). Я не сразу понял слова Юрия Визбора: «Всё на продажу понеслось, и что продать, увы, нашлось, в цене всё то, что удалось, и спрос не сходит на интриги». Теперь все это сбылось. У меня большие претензии, например, к Алле Борисовне Пугачевой. При ее популярности и значимости она могла бы заниматься более серьезными вещами, хотя бы петь песни на настоящую поэзию. Может быть, она занимается благотворительностью, но ее потенциал гораздо больше того, что она делает на сегодняшний день. Есть немало людей, которые могли бы задавать нравственные ориентиры, но они только себя показывают. Это позорно.

– Как вы относитесь к своему хиту «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», ставшему бардовским гимном? Не надоел он вам?

– Я не уверен, стал ли он гимном, потому что есть песни Визбора, Окуджавы. Если считать мою песню гимном, значит, авторская песня пришла в упадок. У нас ведь есть потрясающие образцы творчества, которые никто не слышит. И это вопрос к Эрнсту, руководителю Первого канала, ко второму каналу, третьему, четвертому… На каком меня еще не покажут? (Смеется.)

– Видимо, бардовское движение считается маргинальным для больших телеканалов. Ну что это – люди в растянутых свитерах уходят в леса и поют под гитару?

– Я не исключаю, что такой имидж был создан искусственно. А если жанр не показывать, получается, будто его нет. Раньше хоть где-то по воскресеньям в полвосьмого утра показывали бардов. Мой концерт в честь выхода альбома на стихи Пушкина показали в три часа ночи на ТВЦ. Но и за это ему огромное спасибо.

– В отличие от многих других бардов вы-то выступаете на больших площадках, с ансамблем, декорациями. Вы мечтали об этом, когда начинали?

– Нет. Просто где-то в предперестроечный период у многих бардов возникло желание эволюционировать в некий французский шансон. Появились аранжировки – бас-гитарка, скрипочка, рояль. Это звучало благородно и при этом выгодно отличалось содержанием от советской эстрады. Вообще наш жанр – это ступенька к большой поэзии. Если есть хорошие аранжировки, это дает возможность привлечь больше публики, причем все они по-прежнему будут слушать слова.

– Поклонники, которые приходят к вам на концерт в Кремль, идут на поэзию или на синтез слов и аранжировки?

– Мое счастье – в недостаточном образовании и интеллектуальном уровне. В этом я, видимо, совпадаю с аудиторией, поэтому на меня ходят лучше, чем, например, на Елену Камбурову. Это говорит не о качестве музыки, а о качестве публики. Но знаете – сейчас оно еще хуже. Сейчас даже я многими воспринимаюсь как нечто недоступно-элитарное. Это беда! А такие люди, как Никитин или Юлий Ким, и подавно не собирают больших залов, хотя раньше собирали. Есть потрясающие новые поэты, которых мало кто знает. Хотя те, кто пишет о политике, как Быков или Орлуша, популярны. Значит, интерес к поэзии есть. Я чувствую, что потихоньку отрываюсь от большой аудитории. Радует, что я на правильном пути, но хотелось бы расти вместе с публикой.

– Как вы отдыхаете?

– Да на концертах. Сидишь в тепле, светло, телефон у тебя отключен, беседуешь, что хочешь поешь – прекрасно же. Единственный минус: если не хочешь, все равно поешь. Встречают хорошо, город покажут, накормят, напоят, и ты думаешь: вот бы еще и не петь. (Смеется.) Если серьезно, количество концертов хочется немного сократить, потому что идет борьба между «писанием» и «выступанием». Хочется, чтобы «писания» было побольше, так оно ведь включает в себя и «читание», и беседы с интересными людьми.

– Ваш сын тоже занялся музыкой?

– Средний сын Филипп почему-то взял себе псевдоним Август, играет тяжелый рок и назвал первый альбом «Тяжелая наследственность».

– Вы не обиделись?

– Наоборот, обрадовался, что у сына есть чувство юмора.

– Знаю, что у вас есть коллекция смешных записок, полученных на концертах. Поделитесь свежими поступлениями?

– Это потрясающий бесконечный диалог с публикой. Сейчас идут весенние, хорошие. Например: «Весна. Вялый мужской спрос задавлен диким женским предложением, и хочется любить мужчин, которым за 50. Что будем делать?» Или: «А что такой грустный? Ведь весна же, вы в курсе? А вы сегодня вечером свободны? А я подойду. Третий ряд, семнадцатое место». Или еще лучше: «В Вологде год назад мы просили вас написать песню о нашем городе, на что вы сказали, мол, нужны яркие впечатления. Так вот, я согласна».

– Какая из написанных вами песен лучше всего отражает ваше нынешнее мироощущение?

– Ой, не знаю. Но самая новая моя песня написана о бомжах. Мне товарищ передал подслушанный разговор бомжей на Воробьевых горах. Один, глядя на панораму Москвы, сказал: «Ты посмотри, какая неровность вычурная крыш». Услышав строчку из моей песни, я подумал, что как-то несправедливо не охватил эту категорию. У них есть какое-то чувство свободы, хотя мне, наверно, не дано до конца понять это состояние.

"