Конец триумфа

В минувшем году режиссер появился на Каннском фестивале с неожиданной европейской картиной «Копия верна» (выходящей сейчас в российский прокат), снятой на трех языках – английском, французском и итальянском. Главные роли в ней исполнили Жюльетт Бинош и английский оперный певец, бас-баритон Уильям Шимелл. Сам же иранский классик официально заявил на Лазурном Берегу, что снимать на родине больше не будет. Политическая составляющая фильма усилилась, когда Жюльетт Бинош, получая на церемонии закрытия «пальму» за лучшую женскую роль, зачитала заявление в защиту иранского режиссера Джафара Панахи, заключенного в тюрьму за политическую неблагонадежность.

На этом, собственно, триумфальный период иранского кино, продолжавшийся почти 30 лет, и закончился.

По сюжету картины английский писатель Джеймс Миллер приезжает в маленький итальянский городок на презентацию своей книги о копиях и оригиналах. Главная мысль, которую он отстаивает: копия во много раз интереснее оригинала, тем более что оригинала как такового и не существует. Даже «Джоконда» есть не что иное, как копия, – ведь Леонардо писал картины с живой женщины, Моны Лизы. Местная галеристка и искусствовед (у которой в фильме нет имени) набивается к писателю в приятельницы вызывается повозить его по окрестным городкам. По дороге они ведут долгие диалоги об отношениях копии и оригинала, а, приехав в один из городков, принимаются изображать из себя супружескую пару со стажем, приехавшую в городок отметить 15-летнюю годовщину свадьбы.

Их игра – продолжение начатого разговора, попытка людей с живым умом и работящей душой нащупать верные интонации, подтвердить или опровергнуть умозрительные ученые тезисы. Игра увлекает их, затягивает – и где теперь реальность, а где веселое фиглярство? Копия и оригинал словно растворяются друг в друге.

И так же пытаются раствориться друг в друге Азия и Европа – умелая и опытная режиссерская рука бросает их в один котел, перемешивая там и добавляя привычные специи, но всеми силами стремясь придать блюду совершенно новый, европейский вкус.

А это, увы, не получается. Киаростами остается восточным человеком – его фирменные специи слишком пряны, чтобы получилось европейское блюдо. Восточная вязь отношений героев и их бесконечных изящных бесед так похожи на очередную восточную притчу, что никакие детали современного европейского быта, никакая реальность Старого Света, никакие европейские актеры не в состоянии отбить вкус персидской сказки. Чудесным образом Бинош и Шимелл оказываются здесь чужеродными, и Бинош, как ни странно, гораздо в большей степени, чем кинодебютант Шимелл. Можно понять недовольство многих каннских наблюдателей присуждением награды за лучшую женскую роль Жюльетт Бинош. Превосходная и чуткая актриса, она каждую секунду словно чувствует эту свою чужеродность и пытается преодолеть ее с помощью всех имеющихся в ее актерском арсенале средств. От этих стараний рождается не совсем уместная прилежность, которая в подобных случаях называется переигрыванием. Ее партнер-дебютант, как ни странно, смотрится более органично – быть может, опять же в силу восточного происхождения режиссера, традиционно оставляющего за мужчиной роль солнца, вокруг которого крутятся планеты-женщины. Он немногословен, слегка чопорен, но когда включается в игру – его игра словно подтверждает тезисы его героя-писателя: копия и оригинал как минимум равнозначны, а в лучшем случае копия даже предпочтительнее.

Говорят, что политика и настоящее искусство могут жить параллельно, не встречаясь и не пересекаясь. Кто так говорит, скорее всего, лжет, делая вид, что не понимает их смертельной схватки. Когда говорят, что искусство вне политики, это означает только то, что оно в состоянии тревожить самые чистые струны души. Те струны, которые никогда не звучат как аккомпанемент политики. Однако диктат политики очевиден – он выражается как минимум в том, что политический режим способен вытолкнуть настоящих художников из своего культурного контекста, заставляя их растворяться в чужой национальной среде. Как это и произошло с Киаростами.