Балетмейстер Андрей Петров

– Андрей Борисович, как получилось, что в Кремле, под боком у руководства страны, появился частный театр?

– С 1961 года Большой театр использовал сцену Кремлевского дворца для масштабных постановок с огромными декорациями и большим количеством участников. Но в конце 1980-х Большой ушел с этой сцены, совершил ошибку – потерял зал, самый большой в Европе. Я в то время работал балетмейстером Кремлевского дворца. Получилось: зал есть, балетмейстер есть, а труппы нет. Значит, надо ее создать, выбить у государства ставки для артистов и работать. Государство денег не дало, а директор дворца меня поддержал. Он разрешил формировать труппу и ставить спектакли. Мы нашли спонсора, и три года в Кремлевском дворце существовал частный театр. Нашими спонсорами были разные люди. С их помощью мы создали большой репертуар, много гастролировали – в результате нас признали. И в 1993 году указом президента театр был объявлен государственным.

– Получается, если бы директор Кремлевского дворца не поддержал идею создания в Кремле своего балета, то сейчас бы этого театра не было. А кто еще помогал в его становлении?

– В театре и вокруг него с самого начала было много хороших талантливых людей. Кто-то из них до сих пор с нами, а кого-то уже нет. Педагогом-репетитором «Кремлевского балета» с самых первых дней его существования была Екатерина Сергеевна Максимова. Мы с ней проводили первые конкурсные наборы в труппу. Сначала в труппе было 40 человек, сейчас – вдвое больше. И первую Золушку танцевала Максимова, а Васильев танцевал Мачеху. В премьерных спектаклях у нас танцевал Андрис Лиепа. А сейчас мы с ним работаем над программой «Русские сезоны. XXI век». Наши артисты активно участвуют в восстановлении балетов дягилевской антрепризы.

– Последней премьерой «Кремлевского балета» стала «Тысяча и одна ночь», почему вы обратились именно к этому произведению?

– Эту постановку мы подготовили специально к 20-летию театра. В спектакле задействованы все ведущие артисты. В основе балета – два выдающихся произведения: всеми любимый литературный первоисточник и замечательная, очень образная музыка, написанная в конце 1970-х азербайджанским композитором Фикретом Амировым. Эта музыка Амирова и сейчас звучит современно. Мы не меняли общую концепцию произведения, только добавили несколько сказок, теперь их пять. В нашей версии «Тысячи и одной ночи» мы постарались прежде всего донести до зрителя возвышенные чувства героев, а поскольку современный балет более раскрепощен, то мы усилили эротическую составляющую, что вполне соответствует литературному источнику.

– В репертуаре театра двадцать шесть спектаклей. От чего зависит выбор произведений?

– Наш репертуар прежде всего зависит от условий, в которых мы существуем. На большой сцене при громадном зрительном зале мы должны ставить спектакли, в которых занято много артистов, постоянно находящихся в движении на фоне очень ярких декораций. Камерные вещи не смотрятся в Кремлевском дворце. Но у нас в репертуаре есть и такие спектакли, мы показываем их на гастролях. В начале апреля в Париже покажем «Шопениану», «Половецкие пляски», «Петрушку» Михаила Фокина. А в Лондоне «Жар-птицу», «Павильон Армиды», «Послеполуденный отдых фавна», «Тамар», «Шехеразаду», «Болеро», «Синий бог». Судьба спектаклей складывается по-разному. Однажды нас пригласили на гастроли в Испанию на новогодние каникулы, но с условием, что мы привезем туда «Щелкунчика». До этого момента я думал: «Зачем ставить «Щелкунчика», в Большом театре идет прекрасный спектакль, созданный Григоровичем». Хотя существует мнение, что в репертуаре каждого балетного театра «Щелкунчик» должен быть обязательно. И вот мы взялись за эту рождественскую сказку. И хотя гастроли в Испанию тогда так и не состоялись, а «Щелкунчика» сегодня мы уже станцевали более 250 раз – спектакль пользуется колоссальным успехом. Совсем по другой причине в репертуаре «Кремлевского балета» появился «Фигаро». В труппу пришел замечательный танцовщик Михаил Мартынюк, захотелось, что-то поставить специально для него. Мне показалось, что Михаилу близок Фигаро. Он даже похож на этого героя: такой же подвижный, легкий и в то же время глубокий, с трагической ноткой. Стали думать, какую музыку использовать – Моцарта или Россини? Повезло комедии Бомарше, мимо нее не смогли пройти два музыкальных гения. И тогда родилась идея объединить музыку опер Моцарта «Женитьба Фигаро» и Россини «Севильский цирюльник».

– Юрий Григорович поставил в вашем театре не один спектакль. Вы себя считаете его учеником?

– У Григоровича я проходил стажировку во время учебы в ГИТИСе. Мне с ним было интересно. Он посвящал в тонкости работы хореографа постепенно. Так воспитывали своих учеников старые мастера живописи: сначала доверяли им краски растирать, потом поручали рисовать какой-нибудь натюрморт или пейзаж, затем часть человеческого тела. А когда ученик получал разрешение рисовать лицо, он уже сам был мастером. Григорович постепенно вводил меня в тайны профессии хореографа: сначала учил организационным тонкостям, потом посвящал в детали работы с композиторами, художниками, артистами.

– Вы из актерской династии: мать – ведущая актриса театра «Ромэн», отец – артист балета Большого театра…

– В Театре Станиславского и Немировича-Данченко работали трое моих родственников: тетя и двое дядей, один из которых – Николай Холфин – известный балетмейстер, причастный к созданию балетной труппы этого театра. И вопроса о том, кем я хочу быть, мне никто не задавал. Все тихо сговорились и отдали меня в хореографическое училище. У меня самого особой тяги к балету не было. Увлечение танцем пришло постепенно. В детстве я, как и все мальчишки, больше любил во дворе бегать с приятелями. У меня был очень взрывной характер. Что поделать –бурный цыганский темперамент вырывается наружу и может занести далеко. Я с ним всю жизнь боролся и поборол. Я много, очень много работал над собой. Хореографическое училище помогло, строгие преподаватели, строгие правила. Ученик младшего класса должен был почтительно кланяться не только педагогу, но и ученику старшего класса. Сейчас в училище этого нет. Иногда идешь по коридору, и дети не обращают на тебя внимания, не здороваются.

– А уровень выпускников наших хореографических училищ остался прежним?

– Московская государственная академия хореографии выпускает прекрасно подготовленных исполнителей. Самых талантливых забирает Большой театр, в его труппу мечтают попасть. Большой – это легенда. А кроме того, там и зарплата выше в пять раз и у солистов, и у артистов кордебалета. Но некоторые выпускники приходят к нам и находят здесь свое место. У нас мобильный театр, много спектаклей, есть что танцевать. И уже с первого года начинающие артисты получают партии, ездят на конкурсы, получают призы.

– Почему в репертуаре «Кремлевского балета» нет того, что называется современной хореографией?

– Спектакли нашего театра смотрятся современно, но сделаны на основе классического танца. Новые постановки «Кремлевского балета» собирают 4–5 тысяч зрителей, а значит, что классическим балетом интересуются многие. И резких перемен зритель не поймет. Полностью отказываться от классики еще рано. От нее нигде в мире и не отказываются. Чайковского ставят везде. В репертуаре крупных европейских и американских театров можно увидеть произведения разных форм, есть и одноактные спектакли, абстрактные и бессюжетные. Нашего зрителя просто танцы интересуют мало – нужны переживания, сюжет.

– И все же балет меняется...

– Черты нового русского балета уже прорисовываются. И мы приближаемся к современному балету, но не быстро – постепенно. Современный балет развивается на Западе с начала ХХ века. Мы к этому процессу подключились только сейчас и увлеклись им. Наши театры берут современные балеты в свой репертуар, и благодаря этому мы привыкаем к нему, осмысливаем. Надо, чтобы современный балет изучали в балетных школах. Хореографические училища делают много, чтобы познакомить учащихся с современным балетом: ведут семинары, преподают джаз и другие направления, но этого недостаточно. Надо создавать кафедры современного танца, тогда танцовщики смогут воспринять его глубже, переварить, и через 20–30 лет появится российский современный балет. Собственно, так три века назад мы переварили французско-итальянский балет и подарили миру русский балет. Система классического танца универсальна, доведена до высокой степени абстракции. И потому в нее легко вливаются любые течения – модерн, современный бытовой танец, латиноамериканские танцы, народные. И все это дает новые средства для отражения современности. А в этом и заключается цель искусства.