Posted 29 октября 2008,, 21:00

Published 29 октября 2008,, 21:00

Modified 8 марта, 07:57

Updated 8 марта, 07:57

Оскар за бунтарство

Оскар за бунтарство

29 октября 2008, 21:00
В залах на Крымском Валу начала работу большая ретроспектива Оскара Рабина, одного из главных действующих лиц советского арт-подполья. В наших собраниях (прежде всего в Третьяковке) картин столь значимого для российского искусства художника – считанные единицы. Нынешняя выставка названа «Три жизни», и самой интригующей

Первое, что напрашивается после того, как окинешь взглядом ряд рабиновских полотен 1960–1970-х годов, – их сравнение с картинами барбизонцев. Барбизонцы, как известно, – это французские художники-бунтари XIX века, не желавшие соответствовать салонным красотам Академии. Они перебрались в деревню Барбизон, чтобы уже там создавать вещи, близкие к «правде жизни». Так, из-под кисти барбизонцев выходили пейзажи с землистым колоритом, наполненные усталостью и меланхолией. Оскар Рабин, один из основателей (наряду с наставником Евгением Крапивницким) «лианозовской группы», собиравшейся в бараке на станции Лианозово, берет той же заостренной правдой. Предельная искренность в показе реальности, никакого украшательства, настойчивая приземленность. Стоит сказать, приземленность Рабина – это не банальность, а в буквальном, красочном выражении земля или, точнее, грязь и разруха пригорода, далекого от парадных ковров. Отличной метафорой в этом плане оказалась знаменитая «Бульдозерная выставка», устроенная Рабиным в 1968 году – его картины и вещи его соратников буквально сгребались бульдозерами.

Удивительно, что барбизонцы и Рабин оказались предшественниками более яркого и революционного поколения: первые разбудили дух импрессионистов, Рабин предсказал появление поп-арта и соц-арта. У Оскара Рабина имеется серия картин 1962–1964 годов с заголовком «Русский поп-арт». На них изображены приметы советского «потребительства» – водка и селедка. Считается, будто поп-артовскую иронию наши подпольные художники перехватили после выставки 1957 года во время Фестиваля молодежи. Именно Рабин начал активно сталкивать вечность с приметами «совка»: «Мадонну Литту» Леонардо он переписал в лианозовском «землистом» ключе, в то время как водочные этикетки или рублевые купюры превратились в героев почти что голландских натюрмортов.

Каждая картина Оскара Рабина – даже если ее переполняют приметы времени и быта (перекореженные рельсы, газетные клочки, тонущие в луже, встающие на дыбы поезда и бараки, депрессивные панели новостроек) – стремится быть личным символом, отображением мысли-воспоминания. Биографичность здесь напрямую связана с коллажностью (раскрытый паспорт на фоне лианозовского пейзажа). По сути, художник рассказывает одну историю – собственную биографию, имеющую, как мы теперь знаем, три отрезка: страшные детство и юность сталинской поры, попытка реализоваться вопреки советским канонам на Родине и, наконец, в 1978 году высылка из страны и эмигрантский период.

Последние картины Рабина, написанные в 2000-х и находящиеся в частных собраниях, неожиданно расцвечены красным (матрешки), синим (французское удостоверение), золотым (оклады икон). В них возникла одна опасная вещь, которая когда-то погубила Глазунова – морализаторство и неприятие потребительства времен глобализма (и водка марочная, и сигареты фирменные – все не то). Далее – неприятие современности как факта. Можно, конечно, говорить, что 80-летний мастер заслужил право на горькую усмешку, на общение с прошлым в обход сегодняшнего дня. Редко кому удавалось искусственно культивировать нон-конформизм – он либо бурно вытекает из неустроенности и противостояния мейнстриму, либо, в худшем варианте, превращается в брюзжащий ручеек – «то ли было в наше время». Стоит надеяться, что выставка в Третьяковке – не только подведение черты, но и попытка нащупать тот нерв, который в начале пути отличал каждый из рабинских мазков.

"