Серийные модели ада

Ксения Перетрухина выстроила на Малой сцене Театра Наций три брезентовые палатки, куда рассаживаются зрители (примерно по тридцать – сорок человек в каждую). На Малой сцене МХТ художница построила четыре фанерных закутка, куда помещаются по тридцать – сорок зрителей. Актеры там и там перемещаются между площадками. В МХТ в качестве предметов реквизита используются потрепанный кожаный диван, сейф-тумбочка, канцелярские бланки. В Театре Наций – железная кровать, газовая двухконфорочная плита, рукомойник (при желании театры могут реквизитом обменяться без всякого вреда действию). Что поделаешь! Иногда надев остро-модный прикид, режиссер выходит в свет и… встречает брата-клона. И гуляют по Большой Дмитровке двое из ларца одинаковых с лица. Увы, оригинальность под копирку и по шаблону – вещь куда более распространенная, чем кажется.

У Дмитрия Волкострелова, обратившегося к новой пьесе Павла Пряжко, адская реальность описывается языком статистики. На протяжении часа над головой зрителей звучат записи голосов, живописующих нам цены и нравы в белорусской столице. Двое актеров только прогуливаются вдоль палаток, изредка присаживаясь на кровать или что-то помешивая в кастрюльке. А мы меж тем узнаем, что курица в минском магазине стоит 25 тысяч, а в ларьке на вокзале – 21. Узнаем цену килограмма картошки и стоимость аренды однокомнатной квартиры в спальном районе. Выясняется, что деньги в Белоруссии обесценены инфляцией и сторублевками теперь чаще подтираются, чем расплачиваются. Дети в минских школах не знают современных западных кинорежиссеров и не слушают продвинутые музыкальные группы. Мешая русский литературный с русским матерным, нам рассказывают, что – о ужас! – взяв кредит на покупку квартиры, местные жители его возвращают годами, отстегивая с получки. Машину, холодильник, телевизор им тоже приходится покупать в кредит. А так как минские жители тщательно изолированы от большого мира (в инернет-кафе тамошние пользователи предъявляют паспорт), то и не знают, что даже пребывающим в блаженстве американцам квартиры никто не дарит, и кредиты – они во всем мире одинаково устроены.

В общем, в аду, каким он видится Волкострелову, царит адская дороговизна под колпаком у органов. Так что, сидя в брезентовой палатке (образованный критик сравнил ее с платоновской пещерой), вы можете постигать вечные образы цен на белорусских кур.

В аду Марата Гацалова, созданном совместно с драматургом Михаилом Дурненковым (написавшим пьесу на основе текста Петра Луцика и Алексея Саморядова), обитают преимущественно те самые стражи правопорядка, ценами на кур и коньяк решительно не озабоченные. В фанерном закутке вы сможете наблюдать адские будни тех самых органов…

В полицейском участке-застенке бегают разной степени одетости проститутки. Ходит батюшка, освящая стены участка. Полицейская бригада живет своей будничной жизнью. Но тут, как когда-то в «Вие» Гоголя, в мирные будни застенка вмешивается ведьма. Рыжеволосая вдова Марина держит подпольный ресторан и не платит в казну налогов. Бравый полицейский Махмудов во главе наряда едет изловить нарушительницу наших российских законов. И – пропал казак. Денег ведьма платить не хочет, на любовь не отвечает. Тоска терзает начальника отделения. Мужское его достоинство на проституток больше не реагирует. Молитвы священника в излечении не помогают. Совместные бдения сотрудников под руководством опытного борца с бесами не излечивают кручины.

А ведьма не унимается, песни поет, полицейских по одному со свету сживает. А кого она не закружит, того сам Махмудов (Алексей Кравченко) от ревности в распыл пускает. Если кто-то сомневается, что полицейские в России любить умеют, – ему срочно пора на мхатовский спектакль. Там он услышит, что любовь полицейского обжигает, как сера, а поцелуи вырывают куски мяса (начальник столичной полиции говорит тут языком героя сериалов про вампиров). Ежу ясно, что при таком накале чувств некогда нашим органам ни воров ловить, ни за порядком следить – любовью все заняты поголовно.

Заканчиваются адские любовные страсти, как им положено, – городским пожаром, где сгорают и ведьма, и начальник полиции, и полицейский участок, и городская префектура.

Пожалуй, придирчивый зритель мог бы упрекнуть постановку Марата Гацалова в бутафорской картонности, а спектакль Дмитрия Волкострелова – в невыносимой монотонности (и ведь упрекают!). Забывая, что такова специфика жанра. Давно замечено, что любые радикальные сценические высказывания всегда больше говорят не о предмете, но о личности высказывающегося. Ад, он как гроб – для каждого по его личному размеру.