Иван Дыховичный:

– Иван Владимирович, расскажите, каким вы видите сегодняшний российский кинематограф? Должно ли кино отражать современную реальность или это нечто вневременное?

– Сейчас принято считать, что кино – это низкий жанр, который делается на потребу публике, на злобу дня. А я придерживаюсь мнения, что кино – высокое искусство. Наверное, главное в ХХ веке, а возможно, и в XXI-м. Разумеется, вокруг много аферистов, все эти пиарщики-креативщики – довольно-таки бездарные люди, занимающиеся конъюнктурным трудом. Они наивно полагают, что делают удачные вещи, ловят жар-птицу. Но сделать нечто действительно стоящее – это ведь огромный труд, огромная удача. А у этих подельщиков жар-птица каждый день выходит – так же не бывает! Все это, конечно, вечный спор. Просто каждому хочется чувствовать себя избранным. Вот и я, конечно, думаю, что я избранный, хотя и сомневаюсь иногда. Кто по-настоящему талантлив, кого можно назвать избранным? Хм… Ну, скажем, Вадима Ивановича Юсова – вот это действительно Богом одаренный человек.

– Считается, что для режиссера главное – найти свои глаза, своего оператора…

– Да, только так можно увидеть что-то настоящее. Я работал с Юсовым и, пожалуй, больше ни с кем не мог бы снять эти фильмы, ту же «Прорву». Не знаю, насколько они нравятся зрителям – этим я мало интересуюсь… Нет, не подумайте, не потому, что я не уважаю зрителя, наоборот, – я его очень уважаю. Просто наш зритель запутан и считает себя всепонимающим: его все время разводят и с каждым годом опускают все ниже и ниже, а он с удовольствием идет на это. Зритель не виноват, но в настоящем кино он, конечно, ничего не понимает. А настоящий зритель почти исчез – в этом плане мы так и не пришли обратно к тому, что у нас было.

– А в остальном? Можно ли сравнивать современное российское кино и старое советское?

– У нас было свое кино, и отличное. Все же мы были не последние люди в кинематографе, у нас были свои традиции, своя сила, свой киноязык. Многие люди вложили в это колоссальные усилия, вложили в него свой дух: от Довженко до Иоселиани и Тарковского. Тот же Вадим Иванович Юсов – как раз один из тех, чьими руками создавалось это кино.

– Но ведь появились новые технологии. Они должны были привнести что-то новое…

– Да нет, на самом деле. Просто работать стало намного удобнее. Люди ведь не понимают, чем они занимаются. Когда вы пользуетесь новыми научными открытиями, надо быть осторожным – есть в этом большое искушение, когда «вот так» может сделать любой дурак. Посмотрите, многие люди уже не могут отличить настоящее изображение от ненастоящего, как хорошую еду от плохой. Они считают, что то, что они едят, – это пища… Помните, у Тарковского кадр, когда он ставит на стол стакан, а потом убирает его. Такой кадр надо было придумать. В «Черном монахе» мы с Юсовым сделали ряд совершенно новых вещей, до нас так никто не снимал. И в этом нет ничего плохого, нужно опережать время, это естественно. Сейчас мало людей, понимающих в изображении. Тарковский снимал так, как больше никто, кроме него, не делал: его почерк был узнаваем. Сейчас все похожее. Даже машины на улице – они все похожи одна на другую. Так дальше нельзя, иначе мы просто выродимся. А сейчас все, старые и молодые, – вот даже Серебренников, театральный режиссер, – они же делают кино десятилетней давности. Сегодня так снимать уже нельзя, необходимо что-то совершенно другое.

– Какого кино вам не хватает как зрителю? Или как режиссеру?

– О, как зрителю мне кино хватает. Да и как режиссеру тоже. Я мало снял, государство в меня никогда не верило, хоть и зря. Но я снял все, что хотел, очень хотел, а это самое главное. Мне нечего стыдиться. Я верю, что есть где-то последняя черта, где всем воздастся за их поступки. Тут уж будет ясно, кто и что делал. Не могу сказать, что живу шикарно. Хочется, конечно, большего. Но я ни о чем не жалею, все сложилось хорошо...