Сергей Ястржембский:

– Сергей Владимирович, в последнее время о вас говорят и как о крупном охотнике. А чучела убитого медведя в приемной я не заметил…

– Нет, чучел здесь нет. Но если обернетесь – увидите статуэтки африканских животных.

– Когда вы откладываете ружье и берете в руки камеру, вы меняетесь?

– Наверное, меняюсь. Хотя элементы охоты проявляются и в профессии фотохудожника. Особенно, если вы снимаете лица людей в тех странах, где делать это нежелательно. У некоторых африканских племен есть поверье, что каждый снимок уносит часть человеческой души. И они не хотят, чтобы ты фотографировал без разрешения. Если хочешь сделать хороший снимок, то нужно работать в режиме папарацци с длиннофокусным объективом. И в этом тоже есть определенный элемент охоты. Хотя, по большому счету, фотография и охота – разные вещи.

– Кстати, во время съемок документальных фильмов вы ведь жили недалеко от африканских племен. Как бушмены или, скажем, папуасы реагировали на вашу технику?

– Дело в том, что африканские народы не любят проявлять свои эмоции на людях. Но, когда мы показывали на фотокамере полученные изображения, их это очень веселило. И вообще это правильный ход, чтобы расположить к себе африканцев. Они видят результат. И понимают, что ничего дурного в твоем визите нет. Мы показывали им и отснятый киноматериал, что тоже вызывало оживление.

– Вы сняли документальные фильмы о разных народах Африки, но первая картина цикла посвящена бушменам…

– Это 90-минутный фильм «Дети саванны». Последние десятки бушменов, которые находятся еще в кочевых или полукочевых условиях жизни, обитают в пустыне Калахари. Фильм состоит из двух телевизионных серий по 44 минуты каждая, потому что мы работаем под телевизионный формат и планируем, что через несколько месяцев наши фильмы покажут по одному из российских телеканалов. Кстати, «Дети саванны» – это уже второй наш фильм. А первый – «Последние рыцари пустыни» о кочевниках, которые обитают в пустыне недалеко от Марокко – показать в России мы пока не можем. Дело в том, что картина отобрана на фестиваль международных документальных фильмов, который в ноябре пройдет в городе Агадире на юго-западе Марокко. Там и состоится его официальная премьера. До этого мы не можем показывать «Последних рыцарей…» в других странах.

– А как вы готовитесь к съемкам?

– Это очень длительный процесс. Но если в двух словах, то сперва составляем план съемок и передаем его в те компании, которые занимаются подготовкой наших поездок. Они разбивают палаточные лагеря, завозят туда продукты, воду. И они же договариваются с вождями племен о том, что мы будем снимать. Это длительный период переговоров, торговли. Поскольку вожди хотят получить какие-то материальные выгоды взамен.

– Выгоды, наверное, мизерны на фоне европейских?

– Вот это точно.

– Чем папуаса можно соблазнить?

– Их не столько деньги интересуют, сколько материальные вещи: котелки, пластмассовые ведра, масло, сахар, соль, бисер, искусственные жемчужинки, ножи. Отсюда мы ничего не везем. Всё покупается в африканских городах, перед экспедицией.

– ЧП не случались?

– К счастью, нет. Надеюсь, обойдется и в дальнейшем. Потому что в Африке с медицинской помощью крайне сложно обстоят дела. Зато подчас возникают ситуации, когда удача улыбается нам, и мы получаем дополнительные «сюжеты». Например, сняли однажды, извините, похороны.

– Почему вы снимаете Африку, ведь племена нашего крайнего севера вымирают не менее активно?

– Наверное, натерпелись мы в свое время от холода. Тянет меня все время в тепло. Но если серьезно говорить, то, я думаю, все дело в группе крови. Если Артуру Чилингарову предложить снимать в Африке, он откажется, потому что он полярник. Я с 1998 года каждый год проводил в Африке отпуск. Просто охотился во время сафари. Потом уже начал охотиться с камерой. А потом пришло время и для кинокамеры. Так что Африка для меня уже часть души. Часть крови, африканской по духу. Мне очень это нравится. К тому же я видел такое этнографическое разнообразие в Африке, которое на севере и не встретишь. При всем уважении к чукчам или эскимосам… Чукчи проживают на одной части полярного круга, эскимосы – на другой. Там набор средств выживания один и тот же. Круг зверей, на которых они охотятся, тоже одинаков. А в Африке веер возможностей гораздо шире. Больше этносов, мини-этносов, небольших групп. И разнообразие такое колоссальное… Мы снимали кино в шести странах. И невозможно ошибиться, где ты находишься в данный момент. У каждого племени своя специфика: у бушменов, у пигмеев, у химба, у берберов в песках Сахары. И это разнообразие притягивает. Хотя, если найду финансирование, я с удовольствием сниму фильм про то, как на Чукотке гарпунят китов, или же про русских староверов…

– В одном из интервью свое новое увлечение вы объясняли тем, что мир для вас скучноват…

– Я имел в виду, что цивилизованный мир скучноват. А в Африке совсем другой образ жизни, не похожий на европейский. К десяти годам мальчик-бушмен различает десятки растений. Это лекарственные растения, растения пищевые, растения, заменяющие мыло, растения для утоления жажды… Всё это надо знать, иначе погибнешь.

– Получается, что предлагаемые обстоятельства иные, но мозг должен быть не менее изворотливым, чем у европейцев…

– Если не более. Потому что мы очень многие функции перекладываем на плечи машин, кредитных карточек, деловых агентов… А у них не на кого перекладывать эти функции, поэтому должны изворачиваться сами.

– Впервые свои работы на суд зрителей вы предложили совсем недавно – в 2003 году…

– Да, это была моя первая фотовыставка о Кремле. «Проба №50».

– Начинать в таком зрелом возрасте гораздо рискованнее, чем в юности, когда тебе все простят. Тем более что о вас сложилось уже четкое представление в обществе…

– Конечно, сложно переходить в другую плоскость. Мне нужно было набраться здоровой наглости для того, чтобы сделать первый шаг и пригласить людей на выставку. Правда, у меня были определенные гарантии в виде экспертных мнений тех людей, которые являются гуру в истории фотографии. Это, во-первых, мой учитель в фотографии Лев Мелихов. Во-вторых, это Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии, главный эксперт в России и, я думаю, один из лучших в Европе в области современной фотографии. Марина Лошак, еще один блестящий специалист. Назовем еще Айдан Салахову. Вот четыре человека – они сказали: мол, можешь не дрейфить и идти на эту выставку.

– А как вы относитесь к критике?

– С пониманием. Это общенормальный, необходимый атрибут творчества. Это точно так же, как без свободной прессы нет демократии. Ты априори должен быть готов к тому, что часть зрителей или экспертов воспримут твои работы по-своему, в том числе критично. Они имеют на это право.

– Одно из интересных направлений в вашем творчестве – аэрофотосъемка. С вертолета вы сняли десятки абстрактных картин и узоров, созданных природой. Мне показалось, что в кадрах есть внутренняя логика, долгий поиск тех или иных «картин»…

– Вы уловили мой главный интерес в аэрофотографии. Я стараюсь не просто запечатлеть, что проплывает под летательным аппаратом, а найти «картины». Желательно, чтобы они были в стиле русского авангарда, перед которым я преклоняюсь. Еще люблю искать необычные формы, цвета, композиции, которые создает природа. И это высшее удовольствие для меня, когда я нахожу такие композиции. Но бывает так, что много пролетишь в вертолете, а нужная композиция не попадается. Вот мы недавно летали с супругой из Москвы через Углич, через Тверскую, Ярославскую область в Вологду. Там много очень красивых пейзажей было. И сам Углич, и Волга, и заболоченные места. Но не было игры цвета и форм. Геометрии не было. Но потом она неожиданно появилась на некоторых полях, незадолго до Вологды. Конечно, это не так ярко, как в Африке, но тоже завораживает.