Прогулки с Бартошевичем

Когда-то Эймунтас Някрошюс сказал, что в балете, когда балерина прокрутит лишний оборот в фуэте, это сразу замечает зал, и как было бы здорово, чтобы в драматическом театре были зрители, столь же тонко чувствующие и понимающие пилотаж профессии. Алексей Бартошевич – именно такой зритель, четко различающий подделку и настоящее, ремесло и чудо, головной замысел и живую плоть сценической материи. Если верить, что режиссеры ставят спектакли для «идеального зрителя», то думаю, последние десять лет очень многие наши мастера представляют в зале именно Бартошевича. Ждут его отклика, сверяются с его суждениями, никогда не категоричными (и потому редко громогласными), но неизменно точными по отношению к предмету.

Собрать свои интервью и статьи за двенадцать лет без пропусков и купюр – дело для критика рискованное. Если учесть, что в большинстве бесед речь идет о рассыпающейся материи фестивалей, – рискованное вдвойне. Слишком много в любую фестивальную программу набивается случайных спектаклей, сора, занесенного сюда бог знает каким ветром. Фразу Бартошевича: «Ну, не может быть такого, чтобы в одной афише соседствовали такой шедевр, как «Черный монах», и убого провинциальный, предательский по отношению к Набокову «Король, дама, валет», – я бы повесила в кабинете каждого фестивального организатора. Но ведь соседствуют; да еще и убогую, непрофессиональную постановку норовят вознести и воспеть в пику шедевру.

Сколько же за эти двенадцать лет появилось и исчезло в небытии имен, сохранившихся разве что в этих беседах по горячим фестивальным следам. Читаешь и удивляешься – неужели эту гнилушку и впрямь объявляли новой звездой? Неужели кто-то и впрямь лепил критический постамент и требовал расчистить место на Олимпе под очередного Пупкина? И приходилось разбирать, анализировать, деликатно доказывать, что нового здесь ровно и на грош не наберется, а дара и энергии не хватило и на первые шаги.

Удивительно, но ажиотаж вокруг какого-нибудь нового гуру Бартошевича никак не вовлекает в свой круговорот. А ведь так соблазнительно заявить, что ты открыл (а еще лучше – сделал) нового Брука или хотя бы Марка Захарова. Кажется, за долгую жизнь в профессии Бартошевич никого «не сделал». Поддержал – да, помог – несомненно. «Опорным человеком» стал для многих. Но Уорик – делатель королей – явно не его амплуа. Во-первых, внук великого театрального актера Василия Качалова, Алексей Бартошевич слишком хорошо знает, что театральных королей «сделать» невозможно; в лучшем случае получаются временщики на час. А во-вторых, ему явно интереснее быть собеседником и независимым мыслителем, а не организатором и делателем.

Театральный мыслитель – позиция редкостная, и книга «Театральные хроники. Начало ХХI века» хороша еще тем, что позволяет прикоснуться к самому процессу мысли, рождающейся в живом разговоре. Написанный текст – всегда немного консервы. Фразы интервью хранят ритм живой речи, с ее неправильностями, с ее разветвляющимися тропинками, с неожиданными скачками ассоциаций. Ученики и коллеги, – уверена, – читая, слышат живой голос, ловят паузы и даже могут представить знакомые жесты (см. фотографию на обложке).

К театральным временщикам Алексей Бартошевич завидно снисходителен (лукаво снисходителен, – предупреждает в предисловии Инна Натановна Соловьева). Но всерьез его занимают только реальные Мастера театра. Годами он думает о Петре Фоменко, о Льве Додине, об Эймунтасе Някрошюсе. В книге видно не только то, как меняются от спектакля к спектаклю сами художники, но и как меняется восприятие критика, освобождается от предрассудков любимой мысли, уточняется, становится все более объемным. От «головной боли» в связи с переизбытком метафор на «Гамлете» Някрошюса к гимну Песни песней. Точно критик обходит египетского сфинкса, постепенно шаг за шагом открывая всю головокружительную небывалость этого явления, этого чуда. И каждый шаг, каждый поворот, каждый ракурс – повод для новых мыслей не только о конкретном режиссере, театре, но и о силовых линиях культуры, которые Бартошевич умеет прочертить, как мало кто.

Говорить просто о самом сложном – высший пилотаж. Книга «Театральные хроники…» читается легко, на одном дыхании, но думать о ней хочется долго. О ее темах и мыслях, героях и антигероях, хочется думать о ее авторе.

Набоков писал об одном из своих героев, что он был так естественно интеллигентен и ненавязчив, что можно было годами с ним общаться, не подозревая, что перед тобой чемпион мира по шахматам. Годами и десятилетиями общаясь с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем, мы, его ученики и коллеги, как-то иногда забываем о масштабе человека, с которым можно запросто гулять и пить кофе. И как здорово, что в какую-то минуту отставляешь книгу, и кружится голова – Боже мой, как же нам всем повезло с этим человеком!