Актер милостью Божьей

«Актер Божьей милостью» – так подписала Наталья Кончаловская подаренную ею Иннокентию Смоктуновскому книгу. Олег Борисов в своем дневнике размышлял о лике, данном Иннокентию Михайловичу природой или Богом, который, как и всякий дар, надо суметь пронести по жизни с достоинством и честью. Но путь в профессию был на удивление непрямым, изматывающе долгим. Судьба била и мяла, как могла.

Ученик киномеханика с восторгом по десятку раз смотрел фильм «Президент буров» с Эмилем Янингсом. И по кадрам запоминая фильм об англо-бурской войне, еще не знал, что его ждала война ничуть не менее страшная. Смоктуновский прошел все круги военного ада: фронт, плен, концлагерь, побег, партизанский отряд, регулярные воинские части… Был на Курской дуге, форсировал Днепр, участвовал в освобождении Киева, дошел до Берлина.

В интервью 1980-1990-х годов часто вспоминал ту или иную подробность войны: баланду, которой кормили в плену; немца, который поскользнулся на льду и не заметил спрятавшегося под мостом военнопленного; как перевязывал раненого, у которого сорваны все ребра с правой стороны груди, и как шел в атаку под артобстрелом… Осмысляя пройденный фронтовой путь, подытожил: «Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не было войны, моей военной биографии, я не хочу, чтобы каждый прошел тот же путь, потому что это был очень трудный путь».

Вернувшись с войны, он понял, что страх не исчез: жил в ощущении, что в любой момент могут посадить как «бывшего в немецком плену». Проучившись полгода в театральной студии в Красноярске (шутил, что взяли «за штаны»), он вербуется на Крайний Север – в театр драмы Норильска, где его не достанут бдительные органы. Проработает там четыре года, сыграет пять главных ролей, заболеет цингой. И уедет лечиться и работать в Махачкалу – на солнце и фрукты.

Рядом с актером Смоктуновским, перемещающимся из Красноярска в Норильск, оттуда в Махачкалу, потом в Сталинград, домоседами покажутся актеры-скитальцы Островского с их традиционным накатанным маршрутом: из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь. В нем, достигшем вершины славы, провинциальные коллеги всегда видели «своего», знающего об актерской жизни нечто неведомое благополучным небожителям из академических театров. В архиве Смоктуновского хранятся письма «Аркашек Счастливцевых»: письма бывших сослуживцев, совсем незнакомых людей, драматургов, актеров. Счастливая судьба Иванушки, которому «подфартило», давала надежду сотням Иванушек, которым счастье не выпало.

Сам Смоктуновский позднее вспомнит время провинциальной жизни как период «долгого завораживающего сна». Очарованным странником шел, куда вела судьба, как губка, впитывая впечатления, не зная, где и когда они отзовутся. Толчком к пробуждению стала похвала отдыхавшего в Сталинграде Андрея Гончарова: «– Вы на удивление живой артист, Кеша. Где вы учились? Что кончали? – По актерскому ничего… Ничего не кончал. – Ах, вот откуда эта самобытность. Ну, что ж, бывает и так».

Смоктуновский воспринял беседы с Гончаровым как толчок к действию. «Если за пять лет я не смогу сделать ничего такого, ради чего следует оставаться на сцене, – я бросаю театр», и, уволившись из Сталинградского театра, – уезжает в Москву. Скитания по столице в год, когда он выходил «на разовых» в Театре Ленинского комсомола, Смоктуновский описывал неоднократно. В его легенду входит и чердак, где он ночует, и лыжный костюм, в котором он бродит по летним жарким московским улицам, и голодный обморок. Но вне легенды остается главное: чувство необыкновенной эйфории, которую испытывает этот голодный и нигде не принятый человек, чью веру в себя мало кто поддерживает и разделяет. Любопытно, что именно в московские дни пришло чувство «тайной свободы» и легкости существования, ощущение хозяина собственной судьбы.

Не на фронте, не в плену, не в партизанском отряде, но завоевывая место в столичных театрах, Смоктуновский понял и сформулировал закон человеческого существования: «В самых важных, ответственных моментах жизни человека – все от него бегут, и он остается один, как перст, и не на кого ему положиться». Этим ощущением «невыносимой легкости бытия» и столь же невыносимого одиночества Смоктуновский поделится со своим Мышкиным.

Загаданных пяти лет еще не прошло, когда Георгий Товстоногов – театральный царь и Бог, – отказал шести актерам своей труппы в заявке на князя Мышкина и позвал неизвестного актера Иннокентия Смоктуновского. С «Идиота» начался новый отсчет профессиональной жизни актера, судьбы БДТ, да и всей нашей театральной истории. На сцену БДТ вышел свободный человек. Он жил, как подсказывал внутренний голос, не заботясь о том, как это соотносится с нормами и правилами существования. Жил, не подчиняясь жизненному укладу, но и не борясь с ним. Существовал вне и помимо. Шел по жизни, не касаясь земли. Пришелец из неведомых миров, существо абсолютно иноприродное, с другой группой крови, с иным составом генов.

«Актер милостью Божьей» вошел в яркий круг прожекторов, легко сжал в руке сердце зрительного зала, поежился от озноба и улыбнулся смущенной, чуть виноватой улыбкой.