Критическая масса гения

Совместимы ли Зверев и музей? Такой вопрос буквально срывался с уст журналистов, впитавших мифы и легенды про «неустроенность» художника, его пьянство и скитания. «Нет, не совместимы, – терпеливо отвечали организаторы Музея АЗ, – в том плане, в котором мы привыкли воспринимать музей. Как нечто казенное и законсервированное». Именно поэтому вся выставка в Новом Манеже, призванная показать образ будущего музея Анатолия Зверева, построена на парадоксах: вместо этикеток – ироничные цитаты из произведений художника, вместо развернутой биографии – всего лишь два года творческого горения (здесь зверевские работы конца 1950-х годов), вместо торжественной развески картин – сложносочиненные конструкции, подающие работы в неожиданных ракурсах. Иными словами, вместо мемориала – арт-проект.

Куратор и вдохновитель всей затеи Полина Лобачевская подобно Дон Кихоту (любимому зверевскому герою) не устает сражаться с музейными мельницами, перемалывающими чувства и эмоции. Для нее по-прежнему важен вздох восхищения, эмоциональный удар. И в Новом Манеже этот удар получился такой силы, что поначалу думаешь: туда ли попал? Шел на очередной «квартирник» русского художника, отброшенного на обочину стилей и направлений ХХ века, оказался на шоу западной арт-звезды со всеми атрибутами дорогого мультимедийного зрелища.

Что действительно потрясает в Манеже, так это мощная заряженность искусства Зверева на будущее. Георгий Костаки в 1950-е увидел и понял это первым – Зверева надо мерить не категориями соцреализма или даже авангарда, то есть не его собственным периодом (где все и впрямь неустроенно и глупо), а большим временем гениальности от Леонардо до Ван Гога и Пикассо. Буквально за два года художник создал произведения, которых иному хватило бы на всю жизнь: от ташистских портретов и виртуозной анималистики до живописной супрематики, от матиссовских ню до изобретательных иллюстраций к литературной классике. Ни в одном листе или картоне нет ученического эпигонства или оглядки на нормы. Как в послевоенном Союзе мог возникнуть столь свободный человек – еще один парадокс и загадка зверевской истории. Здесь есть все – от самого радикального перформанса (их Зверев устраивал во время «сеансов» рисования) до классики чистой воды.

Интересно заметить, как энергетика художника и его личность способны «гнуть» пространство и время. Это видно хотя бы по той эволюции, которую Музей АЗ проделал за полтора года с момента официального объявления (случилось это на выставке «Зверев в огне»). Из сугубо московской затеи (части коллекции нон-конформистов мецената Наталии Опалевой, гендиректора музея) он превратился в явление, по выражению одного зверевского биографа, «планетарного масштаба». На его счету почти десяток первостатейных книг (среди них уникальный альбом автопортретов с последним эссе Паолы Волковой, потрясающие иллюстрации к «Вию» и «Тарасу Бульбе»), архивные и заграничные находки (эротика Зверева из Стокгольма), наконец, дар Алики Костаки, решившей вернуть Москве более шести сотен произведений, хранившихся в Афинах. Если устроители Музея АЗ сохранят этот заряд на весь год – музейное здание на Тверской-Ямской предполагается открыть в конце 2014-го – мы будем свидетелями новой эпохи культурного строительства. Быть может, такого уровня и качества учреждений в столице не появлялось со времен Цветаева, подарившего царю и отечеству нынешний Пушкинский музей.