Posted 29 января 2014,, 20:00

Published 29 января 2014,, 20:00

Modified 8 марта, 02:11

Updated 8 марта, 02:11

Чтобы помнили

Чтобы помнили

29 января 2014, 20:00
Это бывает очень редко, но все же бывает: несколько достойных художников, каждый сам себе голова, объединяются в важный проект в общем порыве. Петербургский Театр балета Бориса Эйфмана, камерный оркестр «Виртуозы Москвы» с Владимиром Спиваковым за пультом, академический «Мастера хорового пения», ведущие солисты Большог

Кажется, разноголосица концепций и идей по истории Отечества может сбить важность с любых дат, но день снятия блокады выдерживает любые интерпретации. Ведущие художники объединились и вложили в дело много сил. В итоге зритель увидел двухактный балет «Реквием», удивляющий мощью затеи.

У нынешнего «Реквиема» есть предыстория. Балет с тем же названием Театр Эйфмана представил еще в 1991 году. Но тогда это был одноактный спектакль на одноименную партитуру Моцарта, и он получил разные оценки – одних восхищало умение хореографа сделать философию Моцарта осязаемой, других возмущала именно эта осязаемость, изобразительность, красивость. Сейчас давний «Реквием» поменял качество, и не только сам по себе (в программке официально сказано «новая версия»). Он превратился во вторую часть одноименного спектакля, а первую составил акт на музыку Дмитрия Шостаковича по поэме Анны Ахматовой «Реквием». Так два реквиема – наш, отечественный, и общечеловеческий – слились в мощный посыл.

Реквием Ахматовой-Шостаковича каждый из зрителей словно уже видел в фотографиях и кинофильмах. Реалии конца тридцатых, темень и скорбь, женская очередь к глухой стене с крошечным оконцем, в которое могут принять, а могут и не принять узелок-посылку арестованному. Отцы, мужья, сыновья и братья зависят от этой очереди и от крошечного узелка, он единственная связь с внешним миром, опора и осязаемая надежда на перемену участи. Центральной фигурой вослед Ахматовой становится трагичная Мать (Нина Змиевец), объединяющая части спектакля. Хореограф сгустил краски, добавив группу агрессивно вышагивающих на авансцену высоких артистов в форме НКВД, напомнив свою же знаменитую сцену разгула ЧК в «Красной Жизели». Но тут же снял пафос, внимательно расслышав у Шостаковича тихий еврейский танец семьи из богом забытого местечка (деликатные Дмитрий Фишер, Игорь Поляков, Полина Горбунова). Держаться за плечи, не унывать, надеяться на лучшее и славить жизнь, какой бы страшной стороной она не обернулась, – вот вечный смысл вечного танца, над которым не властна любая власть. Готовые к смерти колонны обреченных арестантов выстраиваются в шеренги, вызывая в памяти рубленые ахматовские строки. И тут Эйфман прерывает ад чудесным избавлением: толпа маленьких детей с визгом и топотом выбегает, играя на поле расстрела, и веселится до тех пор, пока крошечная девочка не замирает вдруг над найденной арестантской робой.

После такой первой части как будто уже известная вторая выглядела иначе. Степень обобщения до боли знакомой Lacrimosa уже не выглядит умозрительно: из людской массы вывели жертву – богочеловека, воздетого на перекрещенных шестах за все грехи человечества. Впечатлительным зрителям впору молиться, критикам – замечать, что первая часть спектакля словно подняла вторую на ступень выше. К тому же смыслы спектакля теперь нарастили изощренным театральным светом, контрапунктом расставляющим акценты: непрерывно находясь на сцене, артисты то скрываются под пологом тьмы, то пронзаются световым дождем, то тонут в столпах света. Окончательно пронзает хор с солистами, чеканящие величавый Sanctus.

Премьера проходила как социальный проект, и в зале действительно были люди, детьми пережившие блокаду. Вряд ли многие из них прежде догадывались, что искусство танца способно передать столько боли, скорби и сильных человеческих эмоций. Да, очень важным соратником оказалась музыка – браво Спивакову, продиктовавшему действу свои темпы. Но ведь и старый, добрый, всеми обруганный драмбалет снова вышел к авансцене, доказав свою жизнеспособность.

"