Posted 29 января 2008,, 21:00

Published 29 января 2008,, 21:00

Modified 8 марта, 08:13

Updated 8 марта, 08:13

Грязные кубометры

Грязные кубометры

29 января 2008, 21:00
Один из лучших рисовальщиков и ироничных живописцев столицы, некогда принадлежавший к объединению «Митьки», Константин Батынков представил серию своих новых холстов со звучным заголовком «Москва». Это совсем не признание в любви милому городу, не зарисовки его тихих двориков или широких проспектов. Скорее даже наоборот

Перед осмотром выставки ее смотрители настоятельно советуют прочесть страничку текста, который написал сам художник. И она, как выясняется, не столько объясняет картины, сколько служит еще одним вариантом московского пейзажа. Среди прочих лирических и публицистических пассажей в батынковском эссе звучит и такой: «Я, например, живу уже год или два на одной гигантской стройке, езжу на автобусе с какими-то пьяными гастарбайтерами, рядом рынок Петровско-Разумовский во всей своей красе. Я оказался в каком-то другом городе. Да и тот, центральный, с дорогими магазинами, бутиками, витринами, для меня тоже стал чужим». Ламентации о Москве уходящей заканчиваются категоричным заявлением: «Ну не хочу я писать элитное жилье и торговые центры, а в московские дворики не войдешь, все огорожено, закодировано».

Можно подумать, что эту преамбулу к показу новой живописи сочинил член Союза художников, десятилетиями запечатлевавший осенний листопад на Сретенском бульваре, домики Китай-города или романтические парочки в переулках Арбата. На самом деле, в работах Батынкова особой любви к заповедной Москве ранее не наблюдалось (разве что виртуальной – выпить во дворике под «грибочком»). Напротив, он был как раз известен картинами-фантасмагориями в духе итальянца Маньяско, когда крошечные человечки роились вокруг безумных дирижаблей, безразмерных снеговиков, одиноких небоскребов. Батынкову намного ближе ироничное разрушение, ураган мазков, чем реалистическое сохранение примет и памятников. Его воображение питает, с одной стороны, московская гигантомания, с другой – провинциальное мельтешение людишек на снежных просторах в духе малых голландцев XVII века (вспомните, допустим, знаменитые зимние виды Брейгеля и его учеников). Короче говоря, маньерист Батынков – очень специфический краевед.

И все же в нынешнем проекте художественное краеведение и фантасмагория ирониста нашли точку соединения. Она оказалась на московской стройплощадке. Это стихия, где одна глыба при помощи сотен кранов ставится на другую, где человечки зависают на кранах, на балках, болтаются на строительных плитах, мельтешат рядом с фундаментом. Стройка – это всегда замес серого с черным, размытые цвета и ощетинившиеся, наподобие военных «ежей», обломки строительных лесов.

Тотальный хаос вечного обустройства Москвы у Батынкова перекидывается даже на те объекты, которые, по идее, давно закончены. Так, церетелиевский памятник Петру в буквальном смысле поплыл по Москве-реке, разметав по воздуху железные канаты. Храм Христа Спасителя на темном небе в густом снегопаде показан как светящийся мираж, огромный планшет, стоящий в черной пустыне. К Останкинской телебашне, будто на зов звериной силы в ночи, несутся своры то ли волков, то ли бездомных псов. Наконец, во внезапно открывшуюся на проспекте черную дыру проваливаются мчащиеся на всех парах автомобили.

Точно в такую же строительно-мистическую дыру, судя по картинам Батынкова, провалились все московские жители. Как и в сталинские времена, они оказались не более чем муравьями, возводящими горы лесов и кубометры серых блоков. Для жизни в городе и созерцания его красот в таком раскладе времени и возможности просто не дается.

"