Жизнь как послесловие

Молодой, успешный, красивый Алвис Херманис с поразительным постоянством варьирует в своих постановках темы старости, бедности, уродства, чудачеств всякого рода. Бедная человеческая плоть в его спектаклях изучена со всех сторон. Его актеры щедро пользуются толщинками, париками, имитирующими лысину, всякого рода ухищрениями грима. С удовольствием воспроизводят всю разнообразную гамму человеческой физиологии: урчание в животе, газы, позывы в туалет, действительные и мнимые, все варианты кашля, кряхтения, чихания, все разновидности хромоты, ломоты, спазмов, невралгии, зубной и мышечной боли.

В «Долгой жизни» молодые актеры Нового рижского театра с удовольствием и азартом изображали своих пенсионеров-дедов, доживающих век в убогих рижских коммуналках. В «Поздних соседях» немолодые актеры «Каммершпиле» Андре Янг и Барбара Нессе играют обосновавшихся в Америке польских стариков-эмигрантов, которые на краю смерти пытаются найти зацепку в жизни, чтобы ее затянувшийся финал имел хоть какой-то смысл…

Спектакль поставлен по двум рассказам нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера. В основу первого действия легла «Поздняя любовь» (в наших театрах идет ее инсценировка, сделанная Валерием Мухарьямовым), в которой описан один день из жизни миллионера Гарри Бендинера и его новой соседки по дому – миллионерши Этель. Увеличенный толщинками до размеров карликового бегемота 57-летний Андре Янг легко и точно изображает немощи разменявшего девятый десяток Гарри Бендинера: больную ногу, неутихающую тревогу в мочевом пузыре, подагрические руки, неряшливую жадность при еде… Гарри Бендинер с трудом встает с кровати, с трудом идет в туалет, долго неподвижно сидит, уставившись на экран, где резвятся Том и Джерри. Алвис Херманис заменил скучный завтрак героя из рассказа Зингера на эффектно делающийся коктейль «бешеная корова» (в смесь молока и кока-колы герой, естественно, не добавляет виски) и коробку корнфлекса, выпавшую из неловких пальцев старика Бендинера и рассыпавшуюся хрустящими хлопьями по ковру…

У Барбары Нессе в роли Этель испуганное, застывшее выражение лица и кокетливые манеры подростка-стрекозы, которая порхает по комнатам, показывает ножки и томно курит, лихорадочно приникает к Гарри и также внезапно отталкивает его.

Во втором акте, поставленном по рассказу «Сеанс», актеры меняются «прикидами». Барбара Нессе обкладывается толщинками, превращаясь в подобие неолитической богини плодородия. А доктор Калишер (Андре Янг) появляется в облике потерявшего возраст бомжа: обтрепанный костюм, огромное желтое пятно на рубашке, приниженный вид и испуганный взгляд. Он то и дело поправляет брюки, борясь с постоянными позывами, и жадно засовывает в рот кусочки съестного.

Постоянный соавтор Херманиса художник Моника Пормале создала натуральные и убедительные интерьеры: и одиноких квартир доходного дома, где живут Этель и Гарри, и жилища вдовы Копицкой, похожего на индийскую сувенирную лавку…

Сдвоенные в пространстве одного спектакля две истории «поздней любви» похожи и не похожи одна на другую, как похожи и не похожи негатив и позитив. В Майами обсуждают кругосветные путешествия, финансовые вложения и покупку домов, а еду чаще выбрасывают из холодильника, чем съедают. В Сентрал-парке воруют сахар, жадно глотают чай и овощные супчики. Там и там героям снятся плохие сны и посещают мысли о самоубийстве. Плохо старым одиноким и нищим героям «Сеанса», но и миллионерам из «Поздней любви» не легче…

Усиливая сентиментальные ноты Зингера, Херманис выкидывает финал «Поздней любви», где Бедингер размышляет о поездке к оставшейся сиротой дочери Этель. Рассказ «Сеанс» Зингер заканчивает мучительными снами позабывшегося от стыда доктора Зингера и истошным пророчеством Копицкой: «Нет никакой смерти, нет ее. Мы будем жить вечно и любить вечно. И в этом истина». Херманис заканчивает спектакль страшноватой сценой гротескной свадьбы – пародии на индийские брачные ритуалы. Обмочившегося, окостеневшего от стыда больного старика переодевают в жениховский наряд. На него напяливают цветочный венок на шею и слоновий хобот на лицо… Мадам Копицкая также надевает свадебную гирлянду и аккуратно рисует на лбу своего жениха красный кружок-бинди…

Мысль о том, что старость и одиночество одинаково ужасны для богатых и бедных, трудно упрекнуть в оригинальности, но обоснована она в «Поздней любви» с привычными для Херманиса профессиональной основательностью и изяществом. Однако, как и в постановке «Вечеринки на кладбище» в Новом рижском театре, приезжавшей в Москву месяцем раньше, в «Поздних соседях» «Каммершпиле» ощутима усталость руки от слишком хорошо освоенного приема, ощутима нехватка новых тем или новых поворотов уже опробованных тем (вызвавшие разочарование сверхтребовательных поклонников латышского режиссера). «Вечеринку» сам Алвис Херманис предварил разъяснением, что это спектакль, последний в этом роде. Рискну предположить, что «Поздние соседи» – также спектакль-послесловие, итожащий какие-то вехи пути.