Скончался Вячеслав Пьецух - один из самых интересных русских писателей

Диляра Тасбулатова

Многие уже написали, что современная русская литература понесла огромную потерю.

И хотя звучит это несколько формально, так и есть: огромная потеря, если вы читали Пьецуха, писателя живого, чрезвычайно, как-то наособицу, яркого – подлинного носителя современного русского языка, не испорченного ни англицизмами, ни жаргоном, ни «филологией», ни риторикой. Ни, так сказать, псевдонародностью, чем на излете грешили некогда талантливые «деревенщики».

В своем роде именно он – наследник великой традиции, от Гоголя до наших дней. И потому читать его – истинное наслаждение, для глаза и даже для уха: интонации так и слышатся. Причем не столько его героев, сколько его самого – насколько я помню, в его прозе почти нет прямых диалогов, больше косвенные, и, несмотря на то, что речь его персонажей окрашена языковым богатством автора, диалоги эти как будто бы принадлежат и им тоже. Эти переходы прямой речи в косвенную, этот особенный мир, населенный почти гоголевскими уродцами – свидетельство мастерства виртуозного: уж не знаю, наитие ли это или результат долгих упражнений в оттачивании пера.

Блеснул он, правда, далеко не сразу, в начале 80-х, когда ему было уже сильно за тридцать. Как пишет о нем его близкий друг, писатель Евгений Попов: «коренной москвич, выпускник исторического факультета МГПУ, педагогического института, Пьецух около десяти лет работал по специальности: в школе. В начале 80-х вышла первая книга Пьецуха, и тогда же он резко поменял свою судьбу. Ушел из школы, работал радиокорреспондентом, затем слесарем и плотником-бетонщиком на строительстве ГЭС на Колыме. Длительное время сотрудничал с журналом «Сельская молодежь» в качестве литературного консультанта».

Колыма, конечно, говорю без иронии – неиссякаемый источник отечественного вдохновения: также, как и армия, тюрьма, глухая провинция и пр. Как говорится, писатель должен знать жизнь: и Пьецух, надо отдать ему должное, как раз знанием жизни, во всей ее полноте, с ее низкими истинами и возвышающим обманом, знал как никто.

Я, кстати, с ним была шапочно знакома: мы сидели с приятелем в ЦДЛ, и я как раз только что прочла эссе Пьецуха, где он с сарказмом отзывался о Тургеневе. Написано это эссе было с таким блеском, каковой не каждый день встретишь, так издевательски изящно, что всякий, кто ценит русское слово, рот откроет от изумления. Единственное, что мне показалось не совсем честным и объективным, так это столь огульная издевка над Тургеневым, у которого (как мне, да и не только мне, кажется) есть одна великая вещь, «Первая любовь». С персонажем почти лермонтовского масштаба, отцом главного героя, юноши: там и ницшеанство замешано и в то же время трагизм этой фигуры очевиден.

Ну вот. Мой приятель, коротко знакомый с Пьецухом, окликнул его, я попросила представить меня – мне ужасно хотелось поговорить об этой «Первой любви» и заодно выразить свой респект. Забегая вперед, скажу, что из моей наивной затеи ничего не вышло: Пьецух прятался от жены, которая мелькала за стеклянной дверью, и наливал «по булькам» под столом, а мне небрежно кивнул - да-да-да, спасибо, спасибо. Чувствовалось тут и чисто мужское интеллектуальное превосходство: как будто он заранее знал, что я понесу ахинею.

Оно, может, так бы и было, я не в претензии: но тогда я поняла кое-что о нем. Хвалу и клевету, вот что я поняла, принимал он равнодушно: ведь начала-то я с хвалы: ах, ох, какое эссе, какой язык, это ж надо…

Со временем, правда, он прославился, и больше не нужно было ездить на Колыму вахтенным методом. Родина все-таки его оценила, и Пьецух миновал горькой судьбы, уготованной, скажем, Венедикту Ерофееву: стал он и лауреатом премии «Триумф» за выдающийся вклад в отечественную культуру, и Новой Пушкинской премии, и множества журнальных премий и пр. … Теперь, когда его уже нет, остаются его книги - «Новая московская философия», «Предсказание будущего», «Центрально-Ермолаевская война», «Роммат», «Русские анекдоты», «Дурни и сумасшедшие», сборник «Жизнь замечательных людей".

Помню, в юности меня страшно тронула величественная фраза Пруста о смерти писателя Бергота: «Бергот умер, и только книги его стояли в витринах книжных магазинов как ангелы с распростертыми крыльями».

Пьецух умер, но книги его будут еще долго стоять в витринах книжных… Останутся в прошлом распри и скандалы, связанные с ПЕН-центром, в которых он был замешан, уйдет, так сказать, «мирское» - и лишь книги, воспользуемся плагиатом, так и будут стоять - с распростертыми крыльями.