Posted 28 сентября 2006,, 20:00
Published 28 сентября 2006,, 20:00
Modified 8 марта, 08:57
Updated 8 марта, 08:57
Артист Борис Моисеев: «Я должен провоцировать еще и еще»
– Борис, при входе в ваш дом сразу вспоминается фраза короля эстетов Оскара Уайльда о том, что роскошь – это его необходимость.
– Конечно. Во всем. Роскошь улыбаться. Роскошь кушать. Не жрать, а кушать. Я люблю деревенскую еду, обычную гречневую кашу с котлетами, но мне нужно быть в форме, мне нельзя это кушать, для меня это – роскошь. Я люблю хороший южный хлеб. Из Сочи, Краснодара – вкусный, ноздрястый. И я не могу позволить себе эту роскошь. Потому что я раздуюсь и буду таким, как этот краснодарский хлеб… Не изыски французского и итальянского стола для меня – роскошь, а простая каша. Ведь я должен быть конфеткой. Я должен быть обернут вкусно и красиво. Чтобы провоцировать еще и еще.
– Ваш сайт открывается словами Маленького принца из сказки Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь»…
– Фраза очень серьезная. Она серьезна своей провокацией. Она вызывает у людей неоднозначные чувства. У людей, сеющих добро, вызывает восхищение. А людей, которые напряжены на себя, на природу, на неудобства, с которыми они не хотят бороться, не хотят их преодолевать, эта фраза раздражает. Она серьезно колет, и колет в самое яблочко сердца. Сердце – оно не настолько большое, как нам кажется, но яблочко его – очень большое, большое эмоционально. Мне кажется, что душа и есть то яблочко сердца, то, что человек может пропустить через себя. Ведь если человек пропускает через себя больше добра, то взамен он получает от мира тепло. Все взаимосвязано.
На днях у меня была большая шумная компания. Меня поздравляли с получением звания заслуженного артиста. Приходили артисты, которые участвуют в моем шоу. Для меня это был большой праздник, к которому я долго готовился. Я готовил салаты, нарезал арбузы, переживал, чтобы людям везде было удобно. Я хотел, чтобы им было комфортно у меня общаться друг с другом. Это очень важно, потому что личностный контакт – редкость в нашем компьютеризированном мире. А он необходим человеческой душе. Необходимо движение друг к другу. Я пригласил к себе очень много женщин – Лолиту Милявскую, Адель, моих добрых и приятных подруг. Мне радостно было наблюдать, как люди с трепетом сбрасывают с себя маски, начинают говорить друг с другом о счастье, о любви, о мире, о песнях. Я открыл двери в садик, и к моим гостям собрались все дети моего маленького городка. Мне было очень приятно. Приятно понимать, что ты не просто обыватель в тяжелой истории под названием «жизнь», в которой надо везде со всем справляться, а участник этой жизни и способен сам творить в ней радость.
– Женщины в вашей жизни – это актуальная тема?
– Женщины моей жизни? Это вы как раз вовремя! Этими днями исполняется 15 лет красивой истории, которая называлась «Борис Моисеев и его леди». Я в этом году хочу повторить это шоу. Вновь пригласить самых ярких и самых достойных женщин и России, и зарубежья. Надеюсь, они примут участие в моем шоу, которое пройдет в Кремлевском дворце съездов. Это будет шоу воспоминаний. Мне хочется еще раз с низким поклоном обратиться к образу женщины. И сказать о той роли, которую она играет в истории человечества и в моей маленькой личной истории. Образ женщины для меня многогранен... Я горжусь теми женщинами, которые прошли через мою жизнь. Женщины – это все. Женщины – это родина, а родина начинается с мамы. Какая у человека мама, такое сознание есть в его душе. Та любовь, которая через всю жизнь красной строчкой проходит по моей сценической биографии, есть во мне благодаря моей матери.
– Я знаю, что в вашей судьбе огромную роль сыграла Алла Пугачева, что до встречи с ней вы жили в Литве и были удачным хореографом…
– Я был танцовщиком в первую очередь. Я всегда был танцовщиком и только потом – хореографом. Да, это было очень давно.
– Как она смогла вас разглядеть? Какие слова вы ей прошептали, чтобы она вас заметила?
– Я особо ничего ей не шептал. Просто признался ей в любви. Она для меня была, есть и будет богиней. И учителем. Она великая артистка. Я знаю, что клад ее таланта до конца не использован. Я это вижу. И понимаю причину.
– И какова эта причина?
– Усталость. Тяжело быть все время на прицеле. Под взглядами. Очень тяжело. Мужики и то этого не выдерживают.
– Как произошел ваш переезд из Вильнюса?
– Я был самодостаточен, имел свое шоу, был популярен. Но в один момент мои семейные и драматические обстоятельства сложились так, что я все-таки решился на переезд в Москву. Это было 25 лет назад, и я ни о чем не жалею. Сначала мне было тяжело. Огромный город, в котором ты никому не нужен и в котором ты должен выжить и доказать, что являешься тем инструментом, который может что-то дать людям. И только доказав это всем и себе, ты можешь собой гордиться. Но сначала было безумно тяжело. Меня не взял на работу Москонцерт, потому что я был слишком ярок.
– Это всегда вам мешало?
– Всегда. И по сегодняшний день. Но Алла сказала всем, чтобы меня не трогали. И забрала к себе. Это была уже хорошая весна. А до этого – несколько месяцев голода, холода, неустроенности.
– Вы не находили в себе смелости прийти к ней и попросить помощи?
– Нет. Потом она сама все дала.
– Это была первая женщина в вашей второй жизни?
– Думаю, что да.
– В последнее время большое значение в вашей жизни играет личность Людмилы Марковны Гурченко…
– Огромное значение. Это педагог серьезного драматического мастерства. И серьезной подачи образа. За два года нашей доброй теплой профессиональной дружбы она дала мне очень многое. Я раньше во многие вещи в себе не верил. Она сказала мне однажды: «Слушай, ты такой красивый! Почему ты не пользуешься красотой?» Вы знаете, я был потрясен. Мне этого никто никогда не говорил. Она была первой.
– А мама?
– Какая мать скажет своему ребенку, что он не красив? Но когда это говорит женщина, которая прожила и пережила уже возраст восторга и понимает значение этого слова, я думаю, что это серьезный комплимент от Людмилы Марковны. Как от педагога и как от женщины. Мне очень жаль, я грущу о том, что мы закончили творческий период. Но все заканчивается, как закончится этот день, полный солнца. Однако я всегда буду благодарен ей за то, что она была в моей жизни. За песню «Петербург-Ленинград», за этот дуэт. Мы оба пережили и время Ленинграда, и время Петербурга и говорим на одном языке.
– Я слышала, что вы были приглашены на концерт Мадонны в Париж…
– Да. Но я не полетел в Париж. Все было просто. Дело в том, что в ее труппе танцуют русские ребята, те актеры, которые танцевали в моем шоу. Я знаю, что она очень многое слышала о нашей эстраде, в частности и обо мне, и такое приглашение пришло. Но я знал, что она прилетит в Москву. И не поехал ни в Париж, ни в Прагу, ни в Амстердам – решил дождаться ее приезда в Москву. Хотя чисто финансово для меня было бы выгоднее лететь туда. Потому что я заплатил семь тысяч долларов, чтобы обеспечить себя хорошим местом на ее концерте здесь. Для меня ее шоу – это еще и повод серьезного самоанализа моей работы. Я не просился ни на какие вечеринки, я знал, что она этого не любит.
– Фраза, брошенная вами в одном интервью о том, что «любовь я могу себе только купить», показалась мне странной...
– Ну, это другая любовь. Не надо пугаться! Я могу купить любовь физическую. Я не хотел бы расшифровывать эти слова.
– Это дает вам радость?
– Конечно. Когда попадешь на хороший товар высокого класса. И этого не надо стесняться. Есть прикладная любовь, как прикладное искусство. Есть любовь духовная, душевная. Я разделяю эти понятия.
– А опыт неразделенной духовной любви вам знаком?
– Нет. Я избегаю таких людей. Я прячусь от них. Превращаюсь в сосну, в траву… Я настолько остро чувствую тех, кто со мной не разделяет радость жизни, радость солнца, радость благополучия окружающих, что избегаю таких людей.
– Вы не готовы страдать?
– Я готов страдать. Но за тех, кто любим мною, и за тех, кем любим я. За униженных и оскорбленных. За уничтоженного человека. За брошенного ребенка я буду страдать.
– Вы говорите серьезные слова.
– Я не играю. Я этим живу. Никогда никому не рассказывал, что во время трагедии в Беслане я дал серьезные деньги этим детям. Три человека – Иосиф Давыдович Кобзон, я и еще кто-то из актеров сделали это первыми. Надо помогать людям в трагедии, но не надо об этом орать. Пусть Господь Бог увидит твое отношение, твое внимание и твою скорбь. Скорбь, а не крик. Не надо делать из этого шоу. Есть святые вещи. И есть те заповеди, которые нам оставил Господь: не убий, не оскорби, не унизь, не воруй, не насилуй. Великий закон жизни, который все должны помнить. Все – и славяне, и неславяне, и красные, и зеленые, и голубые. Это закон жизни, который нельзя нарушать. Иначе природа убьет тебя. Потому что Бог – это жизнь. Мы все говорим о Боге, но мы недостойны увидеть его. Мы здесь – миссионеры, чтобы предупредить Всевышнего: пожалуйста, не спускайся, мы еще не готовы тебя принять! У нас много боли, много унижений, много нищих. Мы должны вначале себя отмыть от грязи, а потом звать к нам Бога.
– Вы знаете, что к вашим концертам многие относятся, как к сеансам психотерапии?
– Да. В этом, наверное, есть вершина творчества. Я смотрел концерт Мадонны, ее мощный балет – не хореографически мощный, а мощный своим физическим напором, и думал, что мы разные. Когда я выхожу на сцену, у меня разрываются кишки. Честно, я это чувствую! У меня расширяются клетки, и я становлюсь в десять раз больше! Потому что я наполнен. Происходит обмен энергией. А тут… она не рассчитала. Она попадала в такт. Но нам нужно большее. Я думаю, что причина в том, что перед ее гастролями было выброшено много негатива, небрежно сказанных фраз. Я думаю, что она в курсе всех событий. Она открывает Интернет и знает, что происходит вокруг. Я думаю, что это тоже сыграло роль. Ее так напугали, что она не понимала, что происходит. Почему она опоздала? Она перед шоу каталась на детских качелях. Она себя успокаивала. Она превратила себя в маятник. Она ожидала грубости и провокаций. Нельзя актрису доводить до такого состояния. Актеры – странники, которые ходят по всему миру. Шуты, которые позволяют публике обсуждать себя. Это в какой-то момент очень ущербные люди…
– Как юродивые?
– Да! Но я могу себе в этом признаться. Меня заставила это сделать моя жизнь. Если бы не моя любовь и моя вера в добро, которого практически нет на Земле, я бы рухнул. И те декорации, в которых я сейчас, те люди, которые любят меня, – это награда за мою веру.