Ольга Прокофьева

– В свое время много писали о вашим взаимоотношениях с ныне опальным олигархом Владимиром Гусинским…

– Я рассказала об этом только одному журналу. И только по одной причине – этот человек очень много сделал для нашей страны, а еще больше мог сделать, но не дали… Я просто хотела добиться хоть какой-то справедливости в отношении него.

– А насколько вы в курсе современных политических событий?

– Я знаю только то, что передают в новостях и пишут в газетах. Не больше. И специально никакой прессы не читаю. Просто чувствую иногда, что пробел образовался – не знаю, что в стране и мире делается. Тогда я включаю телевизор или читаю газету.

– Что вы сейчас читаете, кроме газет?

– Недавно я перечитала Натана Эйдельмана – «Грань веков». Это историческая книга, в которой описывается правление Павла I, конец XVIII – начало XIX веков. Я работала над ролью императрицы Марии Федоровны и очень интересовалась событиями той эпохи и отношениями в царской семье. Мне были безумно интересны отношения бывшей немецкой принцессы с детьми, мужем… Мария Федоровна, кстати, была неординарной женщиной. Как замечательно после смерти Павла она кричала: «Хочу царствовать!» Что касается чтения вообще… Улицкую очень люблю… Да и вообще считаю, что читать надо.

– А политическая обстановка, о которой вы все-таки узнаете из прессы, вас как-то волнует?

– Я неравнодушна к тому, какой президент в моей стране. Я иногда слушаю, что он говорит, куда ездит. Но в общих чертах. И вообще политика меня интересует только в общих чертах. А сильных симпатий я ни к кому не испытываю. Чтобы их испытывать, надо следить за конкретным человеком, за его карьерой. У меня, конечно, есть предпочтения, но все они поверхностные. А когда я вижу выступление какого-то депутата или министра, мне хватает трех-четырех фраз, чтобы все понять. Я не говорю, что я такая умная, но из нескольких фраз я уже могу понять – человек играет в это, делает из себя что-то или это действительно глубоко. Я понимаю это по зрачкам. Конечно, я могу ошибаться. В том смысле, что он, может быть, искренен как политик, но приходит домой и начинает бить свою жену. И я могу за это его бесконечно осуждать.

– В День защитника отечества журналисты с интересом наблюдали, как вы собрали автомат Калашникова всего за 68 секунд, опередив актера Алексея Панина… Откуда такая подготовка?

– Нет, нет, это была случайность. Уверена, что Алексей это делает гораздо лучше и быстрее. Хотя в школе у нас были уроки НВП. И я была у военрука одной из любимых учениц, потому что разбирала и собирала автомат быстрее всех. Я тогда даже мечтала служить в армии! Не удивительно, ведь мое детство пришлось на другую эпоху: я успела побывать и октябренком, и пионером… Сегодня мне кажется, что при том политическом строе самое плохое было в том, что мы все были одинаковыми. Нет, не скажу, что мне плохо жилось. Самое главное, что я благодаря своей профессии и в то время всегда могла реализовать себя, самовыразиться. Чего многим другим было не дано. Когда-то возможностей у нас всех было не так много, мы все были одинаковыми, с одинаковыми зарплатами, все копили на что-то одинаковое… Но тогда мы знали, что у нас все равны и, самое главное, у нас в СССР – «братство народов»!

– Вы росли патриоткой?

– Да, я патриотка...

– А почему так грустно об этом говорите?

– Скорей, печально. Да, мне легче общаться со своими людьми, в смысле – с россиянами. Менталитет, наверное. Кстати, многие мои коллеги из тех, кто уезжал в Америку, вернулись, потому что не смогли выдержать, приспособиться к новой жизни. Я рада, что мне не надо ехать в другую страну за красивой одеждой или за вкусной едой. А зачем еще уезжать из страны? Ну, кто-то не мог или даже и сейчас не может здесь выразиться, я это понимаю. Но моя профессия очень привязана к стране. Если еще балет, опера – им можно, то у драматического актера очень суженный круг, мы здесь нужны со своей речью, со своим языком. И потом мы можем здесь найти себя и мы востребованы только здесь. Я только не знаю, что такое родина. И мне кажется, никто так и не понял, что же такое любовь к родине. Я считаю, что это маленькие кусочки, твоя квартира – вот родина, театр тоже. И, конечно, это я люблю.

– Вы снялись в телесериале «Дети Арбата». Действия в этом фильме происходят в разгар сталинских репрессий. Что вы знаете о том времени? Коснулась ли вашей семьи тогдашняя политика государства?

– К счастью, сталинское время я знаю из чужих рассказов. Потому что моей семьи репрессии не коснулись, хотя у мамы было очень тяжелое детство. В войну ее потеряли, она долгое время жила в детском доме, и только потом ее нашли. Я знаю лишь то, что у многих моих знакомых, точнее, у тех, кто пострадал в то время, при упоминании Сталина начинались нервные тики и т.д. Как я говорила выше, что могу определить, правду говорит депутат или министр, глядя в его глаза, зрачки, так и с теми, кто пережил время репрессий. Мне кажется, что из-за того, что я пересмотрела много фотографий того времени, я научилась вычислять тех, кто прошел через это. В их глазах – страх.

– А какие у вас взаимоотношения с властью?

– Никаких. Разве только с гаишниками. Я впервые села за руль в семнадцать лет, в восемнадцать – получила права. Гаишники сегодня останавливают меня нечасто. И отношения у нас складываются хорошо. Правда, в последнее время наши столичные гаишники как-то посуровели, даже не всегда популярность выручает. У меня для них есть несколько фраз. Примерно таких: «Я не злостный нарушитель, просто ошиблась, но при этом аварийную ситуацию не спровоцировала… Теперь все в ваших руках – как решите, так и будет». В нашей стране, если включить аварийные сигналы и на скорости тридцать километров в час тащиться в правом ряду, навряд ли будешь замечен инспектором ГАИ. Кто же захочет возиться с женщиной и ее заглохшей машиной? Грустно. Логика такая: женщина за рулем еле тащится по правой полосе да еще с аварийными сигналами, значит, придется ей помогать – может, толкать, может, в двигатель залезть. А помогать наши стражи дорожного порядка не любят, в этом я на собственном опыте убедилась. У меня как-то заглох автомобиль, и я попросила сотрудника ГАИ остановить мне какую-нибудь машину, чтобы на тросе оттащили. Он отмахивается: «Где я вам чего найду, отстаньте». А в Лондоне я видела, как полицейский накачивал женщине шину велосипеда. Просто потому, что посчитал своим долгом помочь. Очень хочется, чтобы и у нас было так.