От любви до виселицы

Самый эффектный экспонат на выставке – прямоугольный экран во весь человеческий рост, стоящий прямо посредине зала. Это своего рода виртуальный экскурсовод: девушка с экрана бесконечно рассказывает о теории и практике Уильяма Хогарта. О том, например, что популярность художника в XVIII веке была сродни известности нынешних поп-звезд. Екатерина Вторая, устав от подписания бумаг, любила полистать альбомы «Гогарта» (она произносила фамилию на немецкий манер). Тут же барышня прочерчивает рукой линию, похожую на английскую букву «S». Именно так для художника воплощалась зримая «линия красоты» (все изложено в трактате «Анализ красоты» 1753 года). Она должна быть извилиста, многообразна и динамична. Лучшей аналогией тут служит женский корсет – идеальная для Хогарта форма (а заодно и содержание).

Если с введением в выставку все обстоит отлично (Хогарт и сам любил погружать зрителей в многоголосье улицы и объяснять свои вещи), то с подачей гравюр могло бы быть и лучше. Дело в том, что на редкость дробные и многомерные листы Уильяма Хогарта, понятные его современникам, сегодня требуют объяснений. И по части сюжета, и в плане характеров. Таблички же с аннотациями такие мелкие, что после третьей начинает рябить в глазах. Но если вчитаться и всмотреться, вас ожидает немало захватывающих поворотов.

Взять, например, одну из самых известных хогартовских серий «Карьера проститутки» (1732 год, всего шесть гравюр). Лондонцы догадывались, что история взлета и падения девицы тут списана с биографии фаворитки короля Карла II. Но в том и талант художника, что он не опускается до карикатурных сопоставлений, а вычерчивает свою линию. Образ проститутки Молл в этих листах слишком неоднозначен. Вот милая девушка попадает в цепкие руки хозяйки борделя, а затем отправляется в тюрьму, где в изнеможении околачивает пеньку. Зритель уже готов всхлипнуть от жалости. Но тут возникает еще один лист – «Молл на содержании торговца-еврея». Та же девица хитрыми уловками отвлекает старика, чтобы из будуара мог выскользнуть другой любовник. И вот, наконец, апофеоз «карьеры» – смерть от сифилиса в окружении алчных медиков и умственно отсталого сына.

Точно такая же многозначность, как в сюжете, заложена и в изобразительном языке Хогарта. Цепкий глаз искусствоведов давно рассмотрел во встрече Молл с хозяйкой борделя аллюзию на иконописный образ «Встречи Марии и Елизаветы». Все беспутные персонажи умирают в таких позах, что откровенно повторяют церковные «Оплакивания».

Евангельские вечные сюжеты и притчи «просвечивают» во всех хогартовских гравюрах. Очевидно, что «притча о блудном сыне» послужила толчком к созданию листов из серии о двух юношах – прилежном и ленивом. Первый юноша трудом и учебой добивается поста лорда-мэра города. Второй проходит путь от карточного игрока до висельника. Но во всем этом морализаторстве не было бы смысла, если бы каждый лист не был наполнен такими деталями и наблюдениями за лондонской жизнью XVIII века (с буквальным обозначением притонов и кофе-хаусов), каких не найдешь и в тысячестраничной «Истории Лондона» Акройда.

Стоит заметить, что хогартовские гравюры, разлетавшиеся по Европе, словно газеты, – это побочный продукт живописания. Первоначально художник создавал несколько живописных полотен, многие из которых сегодня утрачены. Уникальный случай – полностью сохранившаяся серия «Модный брак» (в Национальной галерее). Повествование о кризисе семейных устоев. Только тут и понимаешь, сколь своеобразны были пути британского искусства. В то время как Европа погружалась в академизм с Аполлонами и Афродитами (в России как раз основывается Академия художеств), англичане не забывали погружаться в котел реальной жизни. С одной стороны, это вызывало насмешки (особенно по части техники и правильной композиции) и злую критику «аристократов кисти». Но с другой – сохраняло вкус к современности, который особенно пригодился в ХХ веке.