«И воздух пахнет смертью»

Написанный для Московского Художественного театр «Бег» был в штыки принят советской цензурой, а театр, долго и с успехом боровшийся за «Дни Турбиных», так и не нашел в себе сил отбить новую пьесу Булгакова от рапповцев. Историк МХТ Анатолий Смелянский, подводя итоги цензурной эпопеи, с горечью заметит: «Запрет «Бега», в котором Булгаков обретал свой истинный театральный голос и развивал традицию «фантастического реализма», был сильнейшим ударом не только для автора пьесы, но и для театра».

Режиссер-шаман Юрий Бутусов знает толк в фантастическом или «сновидческом» реализме и умеет заклинать духов сцены. На фоне спектаклей, собранных из скучных блоков наподобие конструкторов лего, – его постановки завораживают непредсказуемостью, витальностью, игрой стихий, моментами выходящих из-под контроля режиссерской воли.

«Бег» на сцене Вахтанговского театра с первой сцены обрушивается на зрителя мерными ритмическими ударами, от которых сотрясается пол зрительного зала. Воздух вибрирует звуками, в которых шелест дождя мешается с вьюгой, развязная шансонетка перекликается с русской частушкой, а чтение-пение стихов – с разговором, где мучительным обвинениям преданной женщины вторит музыкальная фраза.

Грандиозный сценограф Александр Шишкин разместил на авансцене перед пожарным занавесом призрачный полустанок на границе. Железный занавес (он же стена паровоза) отделит Россию от мира. За занавесом – зарубежные дали, над которыми светят чужие холодные луны. Люди в костюмах эпохи Гражданской войны пакуют пожитки в огромную пластиковую сумку челнока времен развала СССР. Свою тоску по Родине, которая выше инстинкта самосохранения, герои выпевают строками Бродского:

«Приезжать на Родину в карете, / Приезжать на Родину в несчастьи, / Приезжать на Родину для смерти, / Умирать на Родине со страстью».

Сейчас, кажется, само представление о неразрывной связи с родной страной вышло из употребления. Страна приравнивается к месту временного проживания, к гостинице, чьи удобства и неудобства бесконечно обсуждаются: здесь плохо кормят, а персонал грубит, соседи – сволочи. Переехавшие в более удобные апартаменты в соцсетях со страстью ругают остающихся за отсутствие инициативы.

Булгаков сам не воспользовался возможностью отъезда (в историческом разговоре со Сталиным принял участь писателя, чьи произведения не печатаются, но возможность уехать в эмиграцию отверг). Крысиной пробежкой с набитыми чемоданами в сладкую даль зарубежья наделил самых отвратительных своих персонажей: Тальберга в «Днях Турбиных», Корзухина в «Беге».

В спектакле Юрия Бутусова товарищ министра господин Корзухин и впрямь напоминает крысу (Валерий Ушаков играет его смешно и точно). Режиссер предложил резкие внешние рисунки ролей практически всем персонажам. В прологе Серафима (Екатерина Крамзина) выходит с белым лицом и трагическим изломом бровей а-ля Пьеро, на площадях Константинополя появляется в «лысом парике» перед толпой выполняя незамысловатые кульбиты в паре с Голубковым. Лирический Голубков (Сергей Епишев) снабжен в спектакле накладными животом и задом циркового клоуна, и движется, как заводная кукла.

Центром постановки становятся актеры, которые умеют наполнить гротескную оболочку личностным началом. Прежде всего Виктор Добронравов, сыгравший Хлудова с такой яростной самоотдачей, что моментами казалось, этот небольшой человек заполняет собой все огромное пространство Вахтанговской сцены. Заложник долга, пожертвовавший присяге душой, Хлудов в «Беге» – главный сновидец. В нем живут анфилады фонарей, на которых качаются повешенные по его приказу люди, и внутренняя тревога: а вдруг снова позовут. «Если зовет своих мертвых Россия, так значит – беда!» – будет петь Александр Галич о вставшей на зов трубы мертвой пехоте.

Еще в памяти Хлудов – Дворжецкий, точно пришедший из других миров и пространств князь войны. Земной, земляной Хлудов – Виктор Добронравов явно начинал воинскую службу с нижних чинов. Обороняя свой последний плацдарм, делая больше, чем это в силах человеческих, этот Хлудов прихлебывает чай и, забравшись на табурет-насест, отдает команды, в которые сам давно не верит. Оказавшись в Константинополе, этот Хлудов сгибается почти в половину, начинает ходить враскоряку, волочит за собой ведро с водой и все пытается отмыть вокруг себя пространство… Свое решение вернуться он озвучивает с такой мечтательной интонацией, что даже прагматик Чарнота – Артур Иванов в первую минуту решает, что Хлудов говорит о новой военной кампании. Хлудов же мечтает совсем о другом: лечь в русскую землю.

Нам снова снятся булгаковские сны. В нашу с вами жизнь вернулись его персонажи: беженцы и авантюристы, предприимчивые «товарищи министров» и бойцы, готовые убивать и умирать. Воздух снова пахнет смертью. А «сновидческий» реализм Михаила Булгакова оказывается самым адекватным языком сегодняшнего дня.