Арт-прорыв года

Всем памятна строчка из стихотворения Маяковского про паспорт: «На польский глядят как в афишу коза, на польский выпяливают глаза в тупой полицейской слоновости. Откуда, мол, и что это за географические новости?». Получившая государственный статус в 1918-м Польша для западного полицейского была каким-то небывалым нонсенсом. Примерно такое же чувство испытывает зритель, который собирается на выставку в Третьяковку. С нашим модерном, авангардом и современным искусством все понятно: у нас Врубель, Малевич и Олег Кулик. Но что на это поляки могут сказать в ответ? Ответ неожиданный: опять Малевич и тянущийся за ним огромный шлейф послевоенного польского постмодернизма.

Помимо всех прочих параллелей в Третьяковке воссоздаются признаки того «польского бума», что Россия переживала в 60–70-е годы. Именно тогда каждая квартира была украшена стандартным польским гарнитуром, а в каждой фонотеке обязательно была подборка пластинок Анны Герман. В то же время на разных конкурсах эстрадной песни в Польше (особенно в Сопоте) советские певцы (например, Алла Пугачева) пребывали в большом фаворе, и в каждой варшавской школе русская литература стояла в списке обязательных предметов. В Польше вплоть до перестройки сохранялись традиции оттепельной свободы – абстракции и инсталляции в Варшаве никто не клеймил позором, и они спокойно принимались режимом.

Устроители выставок сосредоточились только на изобразительном искусстве и не стали брать другие искусства. За всю музыку и балет отвечает поляк Вацлав Нижинский, воплотивший на русской балетной сцене образ «Весны священной» Стравинского (видеосюжет этой дореволюционной постановки встречает посетителей при входе в главный зал). Поэзию олицетворяет Маяковский, который в 1927 году дважды посетил Варшаву и вызвал настоящий ажиотаж среди местных авангардистов.

Одна из интриг выставки заключается в том, что многие польские (по происхождению) художники либо родились, либо учились и работали исключительно в России, хотя, наверное, в глубине души сохраняли свои национальные корни. Именно так произошло с двумя ключевыми для русского искусства фигурами: Михаилом Врубелем и Казимиром Малевичем. Именно в Варшаву Малевич совершил свой первый заграничный вояж для распространения супрематизма. С той поры поляки считают его своим: на выставке имеется довольно большой раздел, в котором представлены современные польские художники, которые на разные лады перекладывают знаменитый «Квадрат».

Исторические параллели в искусстве двух стран в принципе предсказуемы. Интрига – в вариациях и отклонениях. Так, мы одновременно переживали войну. Но поляки переживали ее без сусально сталинского реализма – в 50-е годы они открыто изображали повешенных, расстрелянных и страшных узников концлагерей. Мы вместе грелись в лучах оттепели. Но в Польше не было хрущевских отповедей художникам и заворачивания гаек. Наконец, вместе открыли постсоветский эпатаж (в Варшаве даже был свой Кулик, только женского пола: Софья Кулик создавала не менее шокирующие и телесные композиции, чем российский однофамилец). Как раз последнее – постсоветское искусство – представлено в Центре современного искусства, где мастера с той и другой стороны открыто пародируют лжепатриотизм, истовую религиозность и конформизм двух государств, которые до сих пор никак не избавятся от коммунистической травмы.