Мышь дебелая

Казалось бы, эка невидаль: с помощью нехитрых манипуляций с компьютерной мышкой «Святой Себастьян» Антонелло да Мессины (итальянский Ренессанс) приобретает черты Леонардо ДиКаприо, а «Святой Георгий» Карпаччо (тоже из XV века) становится Элвисом Пресли. Сегодня на такие фокусы не ведутся даже школьники. Хотя лет десять назад подобные превращения (точно так же, как и коллажи с моделями и поп-звездами) могли стать поводом для искусствоведческих изысканий. В этом, собственно, вечная проблема «новых технологий»: стоит только этим технологиям сделать один шаг вперед, как все ранее созданное с их подсказки превращается в антиквариат. Старение и скисание тем быстрее, чем больше внимания художник уделял внешней стороне дела, презентации.

Упрекать Ольгу Тобрелутс в старомодности и ретроградстве, кажется, то же самое, что сделать комплимент. В конце концов, весь пафос Новой академии Тимура Новикова, где художница добилась высоких степеней, сводился к картинному отказу от вакханалии постсоветского искусства и возвращению к стройной классике. Хотя тлетворное влияние современности явственно проникало и в «неоакадемические» творения. Будь это клубный угар травестии или откровенная гомоэротика. «Академики» словно бы держали фигу в кармане: червь иронии разъедал их мускулистых героев Рима и нежных моделей века Людовика XIV.

В случае с компьютерными опытами Ольги Тобрелутс современность играла роль охотничьего манка. Супермодели (Кейт Мосс), поп-артисты (Пресли, Мадонна), соратники по академии должны были влить новое вино в старые мехи. Они оживляли картины прошлого: Мадонна (певица) в роли «Евы», знаменитые футболисты в образах римских легионеров, «академики» разыгрывают мистерию «Золотой осел», сама художница выступает в облачении разных античных богинь. Апофеозом скрещения вечности и сиюминутности стала серия «Модели», когда на древние статуи с помощью фотошопа надеты одежды модных брендов. По идее, все это должно было раскрыть «новую мифологию». Вместо языческих легенд и христианских преданий эллинизма тут заявлялись язычество и «благая весть» поп-культуры.

Однако то, что по первому разу казалось углублением (так, поставленные друг напротив друга зеркала создают бесконечное пространство), превратилось в самую что ни на есть плоскость, лишенную объема и перспективы. Произведения Тобрелутс вдруг обнаружили свою карикатурность: через уподобление обесценивалась как древность, так и современность. Венеры и Аполлоны теряли классическую стать, а физиономии современников, облаченные в античные тела, выдавали их духовную пустоту. Символ низводился до аллегории, мистерии превращались в маскарад. Все было бы прекрасно, если бы сама художница чувствовала изъян и тупиковость академического украшательства. В конце концов, на этом нехитром приеме (кич как он есть) уже построили всю свою стратегию французы Пьер и Жиль. Но она, если судить по выставке, и по сей день верит в то, что создает «искусство» и не собирается прекращать опыты по выведению монстров из ДНК вечной классики.