Резо, Лео и "Оскар": мультфильм Габриадзе может попасть в шорт лист

Диляра Тасбулатова

Знаешь, мама, где я был?

В поле зайчика ловил.

Оседлал и прокатился,

Поиграл и отпустил.

Сразу предупреждаю, что «Знаешь, мама» - очень странный фильм, совершенно феерический, необычный, диковинный.

Он уже нахватал призов (в Сети есть, непременно посмотрите), уже выдвинут, как было сказано, на «Оскар», уже прогремел всюду, и остается только надеяться на вкус американских киноакадемиков – поймут ли они, что это абсолютный и непререкаемый шедевр?

Мне даже неловко так выражаться – ну, так формально, но ничего не поделаешь, тот редкий случай, когда это святая истинная правда. Можете не сомневаться.

В общем, держим кулаки – «Оскар», будь он неладен, никогда не помешает.

…Для тех, кто не в теме, сообщаю, что это мультик, полнометражный, идет один час, три минуты, снят Лео Габриадзе, сыном великого Резо Габриадзе, директора всемирно известного Театра марионеток в Тбилиси (попасть невозможно) и мастера на все руки – он и художник, и скульптор, и режиссер театра марионеток, и драматург, по сценариям которого поставлено множество фильмов – и всё это классика грузинского кино.

«Знаешь, мама» (в заглавие фильма вынесено начало детской грузинской песенки) снят по рисункам Резо, при помощи сложной техники перекладки и рассказывает о его детстве, а за героев фильма говорит сам Резо. Время от времени он и сам появляется в кадре: сидит в своей мастерской и вспоминает.

Вот, собственно, сухое изложение обстоятельств будущего оскароносного (надеюсь, держу кулаки) фильма. Ничего не поймёшь, если сам не посмотришь. Рисованные персонажи, и среди них главный, худенький малыш Резо с огромным носом, которого то колотят, то на урок не пускают, то он падает, то трясется со страху, то ещё что-нибудь происходит.

Собственно, ведь и спектакли Резо пересказать невозможно: но стоит открыться занавесу, как зритель, любой, хоть самый тупой, сразу попадает в абсолютную феерию, в сказку, причем такую, где ложь – намек, хоть добрым молодцам, хоть недобрым, ну а «урок» его волшебства, наверно, осознается позднее. Хотя… И на самом спектакле, видела своими глазами, люди плачут, такими тихими, «сентиментальными» слезами; мало того, что плачут, еще и добреют прямо на глазах. После спектакля кажется, что тебе это привиделось: так вроде бы и не бывает. Слишком прекрасно, в общем.

Резо Габриадзе:

Я жил в Кутаиси, это средиземноморский город, вершина Колхидского треугольника, самый его край. Когда я сильно позже попал в конце концов в Италию, мне там было все знакомо — кладка камней, и тротуары, и кипарисы, и все эти ползучие растения, названия которых я знаю только по-грузински, и виноград на стенах, и мелкие розочки, и еще меньше — как пуговки. Все это было в моем детстве. А еще после войны были лепешки, которые оставляли буйволы… даже не буйволы, это были маленькие су­щества чуть больше дога. Их можно сравнить по нежности разве что с папиросной бумагой. Очень умные, которые еще тянули арбу, крошечную, трепетную, точно такую, как у шумеров. И вот лепешки, и кругляшки, которые оставляла лошадь начальника милиции Какауридзе, и крестьянин, который все ходил со склоненной головой по городским улочкам и мечтал найти бычок — и находил для двух затяжек и для воспоминаний на всю оставшуюся жизнь. И запах полуторатонки. И… И потом победный, интересный профиль студебеккера, который готовил нас к тому, что произойдет. Что-то очень важное. И этим важным стала ракета. А потом исчезли лепешки, исчезли полуторатонки. Последнюю я, кажется, видел студентом. Там сидела пожарная команда — два человека с одной стороны, два с другой. Похоже на игрушку, которая сейчас продается в антикварных…

В бедном селении, куда из Тбилиси приезжает на телеге мальчик Резо к дедушке и бабушке, на вершине холма стоит деревенский сортир. А вместо задней стены этого сортира – брезент (нищета, досок нет). И вот, пленный немец, которого нквдэшник дал им как работника, приоткрывает этот брезент и видит, говорит Резо, античный мир, море, Колхиду; пораженный немец смотрит взволнованно - и мы смотрим, как по морю плывет древний грек, и играют волны, и светит солнце. Ты приподнимаешь грязный брезент – и мир преображается.

А Молотов? Да-да, Молотов, чей портрет висит над кроватью Резо, чудь надорванный в районе рта: когда дует ветер, сквозь эту прорезь Молотов свистит малышу колыбельные.

А Сталин с Лениным, которые спрыгивают со своих портретов – Ленин стремительно, как танцор балета, Сталин степенно, по лестнице, – чтобы отругать малыша? А курящая лягушка, разговаривающая по-русски с грузинским акцентом? А человек, «у которого есть только профиль» (фаса нет, говорит Резо), местный бандит по имени Адрахния, что заставляет маленького Резо написать письмо его возлюбленной? И Резо пишет что-то вроде – ты как персик, ты как лилия, ты как ветерок (и всё в таком восточном цветистом духе), а потом, уже в старости, говорит, что, видимо, Адрахния и открыл для него мир искусства.

Ха-ха. Адрахния не Адрахния, кто-нибудь бы открыл, такой талант не может остаться втуне. А, да, чуть не забыла - культурный контекст, как же: пока Адрахния, угрожая, грозно нависает над испуганным мальчиком, за этой сценой с портрета наблюдает Толстой. Дело ведь происходит в библиотеке, где никогда нет никого, кроме Резо, библиотекарши и …старой крысы Ипполита, она дружит с Резо, он дает ей погрызть обложки. Толстой в ужасе от Адрахнии, брови его вздымаются, глаза его испуганно бегают, но когда Резо читает свое письмо, Толстой доволен.

Или, когда умер дедушка и пленный немец сделал прекрасный гроб без единого гвоздя и кто-то сказал: непонятно, как мы их победили.

В общем, феерия. Мир, полный волшебства, при этом нарисованный на плоском листе: как у Пиросмани, без перспективы, или как на ранних иконах, эпохи треченто, мир представал весь и сразу – вверху ослик, погонщик, какая-то тетка, в середине – озерцо, внизу, ближе к краю – само «действие». Или адовы муки или, наоборот, явленное чудо.

Какой-то удивительный дар, прорастающий во вселенную, а вселенная – здесь, под ногами: Резо хотел даже сделать спектакль или фильм о…микробах, их надеждах и чаяниях. Вот и здесь – это мир полновесный, сияющий, фантастический, здесь всё живет и дышит, как будто человек философствует впервые. Это, как ни странно, хотя время действия обозначено, 1946 год, - пра-мир, начало начал, и Резо как древний грек, сидящий на берегу моря и обдумывающий свои эйдосы.

…Резо и Норштейн как-то говорили об этом: о счастье жить, например, где-нибудь у железной дороги с грохочущими мимо поездами. Быть маленьким и слушать этот грохот. И хотя Апдайк, например, как-то обмолвился, что, мол, ни богатство, ни бедность не способны принести счастье, от Резо исходит другой импульс – счастье и бедность, как ни странно, живут порой в полной гармонии.

В так называемом игровом кино, как вы знаете, есть один величайший шедевр – «Амаркорд» Феллини. Когда детство, что пришлось на период фашизма в Италии, будто встает из небытия: как на плоской, без перспективы, картине – ведь, как говорят философы, Время обратимо. Оно здесь и сейчас – такой эксперимент проделал, скажем, и Пруст в своей эпопее, его Время происходит всегда. Это не прошлое, это время, которое в каждой точке бытия, здесь и сейчас.

Вы не смотрите, что Резо, а вслед за ним и его сын Лео, скромничают и отшучиваются: на самом деле этот якобы немудрящий «мультик» не так прост, хотя очарователен и даже детям доступен. Это не мультик, хотя и мультик – это Эпос, это совершенно гениальное проникновение в тайну бытия, иначе не скажешь. И здесь огромная работа Лео – фильм-то все-таки его, хотя я все время пишу о Резо. Это он спорил с отцом, чтобы сценарий (а отцу есть что вспомнить) не растекался и сохранял точнейший баланс, это он не побоялся рассказать семейную в общем-то, историю, и выставить «на всеобщее обозрение» свой семейный альбом.

Интересный вообще-то эффект: как у Шагала. Эти его местечковые евреи (а он до смерти помнил, это был уникум, все дома, персонажей, соседей, все адреса старого Витебска, которого давно уже не было), эти его парящие ни с того ни с сего над житейской скукой любовники, эти его лошади, коровы, алые платья местных красавиц и погонщики на телегах… Точно так же и в этом фильме: Лео и Резо возвращают нам навечно утерянный рай, Атлантиду послевоенного детства, нищего и прекрасного.

В общем, вы поняли – родился совершенно непредсказуемый шедевр. Тот редкий случай, когда наш Минкульт потратился не напрасно: продюсер картины, между прочим, Бекмамбетов, студия «Базелевс». И потому фильм на русском.

Ну и напоследок призы этой картины:

2018 — Лучший полнометражный фильм по итогам XXIII Открытого российского фестиваля анимационного кино (Cуздаль)

2018 — Приз Европейского Международного Кинофестиваля (Париж) за лучший европейский независимый документальный фильм (вручён Левану Габриадзе)

2018 — Азиатско-Тихоокеанская кинопремия (Брисбен) за лучший анимационный фильм

2018 — Национальная премия «Лавровая ветвь» за лучший арт-фильм.