Час без грез

Джакомо Пуччини написал оперу по роману аббата Прево всего через восемь лет после одноименной оперы Массне, прошедшей в Париже с триумфом. Но французский успех не помешал итальянскому: премьера в Турине положила начало популярности «Манон», третьей оперы Пуччини. Обратившись к ней, Михайловский театр – в лице режиссера – избежал соблазна представить сюжет как царство фижм и пудреных париков из восемнадцатого века. Флимм перенес действие в мир кино, поскольку, читая книгу, вспоминал блестящий взлет и раннюю смерть Мэ рилин Монро и драму Манон и де Грие увидел как ускользающий мираж, крушение иллюзий. Перемены участи и настроений здесь мчатся со скоростью урагана, достигнутое, будь то любовь или деньги, уходит так быстро, что кажется грезой. А где, как не в недрах Голливуда, Болливуда или любой другой киностудии, работает пресловутая «фабрика грез»? Персонажи тоже живут миражами. Манон уверена, что в деньгах – счастье, как и ее брат-авантюрист. Де Грие ждет ответа на свою преданность. А пожилой сластолюбец не сомневается, что все можно купить.

Кажется, что идеалом постановщиков было сделать спектакль, похожий на легендарный фильм «Касабланка»». Когда все рыдают, то от счастья, то от горя. Именно так трактовал партитуру экспансивный оркестр под управлением Татарникова. Но рыдать мешает режиссерская концепция, утягивающая спектакль в другую сторону. Манон – начинающая актриса, которая полюбит нищего актера массовки де Грие, а потом станет кинозвездой, пройдя «через постель» пожилого и богатого продюсера. Измена «папику» с бывшим любовником влечет за собой вселенский крах и кризис. Реальность и мираж – одно и то же: Манон вышвыривают со студии некие суровые мужчины в плащах, печальных статисток из жизни ссылают в тьмутаракань как проституток из романа, ветер гонит по полу листки ненужных сценариев, корабль, на который отчаянно стремится попасть де Грие, оказывается бутафорским, а в кинобизнесе, как и в душе, наступает банкротство.

Кинопавильон, сначала полный жизни, потом пустынный и мрачный, организует действие от начала до конца. Слева гримерки с зеркалами и столами, за которыми – актеры в костюмах всех времен и народов, а то и просто ряженые куклы и зайчики с длинными ушами. В центре громадный прозрачный полимерный трансформер, где все время что-то снимают, используя «настоящие» древние кинокамеры, хлопушки и микрофоны. Справа символ красивой жизни, красный автомобиль – точная копия двухместного кабриолета Morgan Plus 8. Мизансцены и страсти мечутся между этими узловыми точками.

Сценограф Георгий Цыпин не захотел определиться с точным временем действия: в программке написано, что мы в 40-х годах двадцатого века, но обильная кинохроника уносит в годы Великой депрессии. Впрочем, идея «спада вообще» обыграна, а точность вообще не в чести у постановочной команды, ее больше волнует атмосфера и аура. Главное, зритель не должен понять, видит он на сцене реальную жизнь или смотрит спектакль о съемках фильма про Манон.

Мизансцены под светом софитов и в прицеле кинокамер скопированы с гангстерских фильмов и музыкальных комедий с Джинджер и Фредом. Дуэт-агонию героев (в заброшенной киностудии вместо пустынной степи) брат Манон снимает на камеру. Смерть среди фильма: погибающие Манон, брат и де Грие шатаются и спотыкаются «крупным планом», как положено в душераздирающей голливудской мелодраме. Ужасный финал подсказан зрителям заранее: во время музыкального вступления ко второму акту показывают коллаж из знаменитых киносмертей: Иван Грозный из фильма Эйзенштейна у гроба любимой жены, умирающая Эсмеральда (Джина Лоллобриджида) из «Собора Парижской Богоматери», последние секунды жизни героя Жан-Поля Бельмондо из фильма Годара «На последнем дыхании»…

Сопрано Номмы Фантини в первый вечер вибрировало и качалось, Стефано ла Колла, мало похожий на требуемого по роли юношу, пел «зажатым» голосом. Да и изображали европейские гости не волнующихся героев, а маститую примадонну и признанного тенора. Из двух составов лучше показался второй: Анна Нечаева (Манон) и Федор Атаскевич (де Грие) и играли убедительнее, и спели ярче приглашенных европейских вокалистов. Алкоголик и картежник Леско удался и Александру Кузнецову, и – особенно – Борису Пинхасовичу: роскошный циничный приспособленец с неприкаянной душой. Это высший пилотаж: сделать так, чтобы разные линии игры сплелись, как сиамские близнецы. И три трупа в финале – закономерный результат, если жизнь – лишь репетиция кинофильма