Posted 27 октября 2005,, 20:00
Published 27 октября 2005,, 20:00
Modified 8 марта, 02:31
Updated 8 марта, 02:31
Драматург Эдвард Радзинский: «Красотки часто становятся ханжами»
– Ваша фраза о том, что «в сорок пять лет не влюбиться легко», сегодня верна?
– Ну что вы! Почитайте Гете. И вы увидите, что для него НЕ влюбляться – это невозможно, причем в любом возрасте. Другой уже «пережил свои желанья», но не Гете. Вы помните, как его Фауст снова стал молодым? Он поменял лицо. Всего лишь надел молодое лицо. Ибо внутри ему меняться не надо, внутри он юноша, как и Гете. Вечный юноша. И с точки зрения обывателя, Гете был смешон из-за своих постоянных влюбленностей в совсем юных девушек. Но он в них влюблялся, потому что был их сверстником! Потому что он был гений, а гений – это вечная молодость чувств. Это очень важное свойство. Все вокруг дряхлеет, а он набирается мощи. И плотской в том числе. Эта свежесть чувств у таких людей – она непреходяща. И каждое новое поколение – их сверстники.
Потом оно проходит, это новое поколение, а он, Гете, остается. И он все время вместе с каждым новым поколением, потому что только оно ему и интересно. Поэтому молодая критика все негодовала: когда же он пройдет?! Он же старик! Но молодая критика становилась старой, а Гете оставался юным Вертером.
– А вы не близки к Гете в отношении свежести чувств?
– Все, что касается меня, оно за занавесом.
– «Природа экономна. Или красота, или ум, или счастье». Вы согласны с этим вашим утверждением сейчас?
– Я это пишу. Но говорю не я. Говорят другие. Персонажи. Да, можно сказать и так. Но бывает и иначе. Хотя чаще природа действительно вынуждена быть экономной. Когда природа обделила некую Ее красивым личиком, она наделяет ее иным оружием, Она становится умна и невероятно энергична. А когда она красотка, это расслабляет. Кроме того, у красоток масса соблазнов, которые не помогают жить. А потом происходит самое тяжелое. Потому что, привыкши употреблять это оружие красоты, зная его абсолютную силу, она однажды выясняет, что его уже нет. Все забрал возраст. К этой новой ситуации она, как правило, не готова. И становится злой, и очень часто не прощает другим той жизни, которую так весело прожила сама! Очень много бывших красоток, проживших очень бурную жизнь, становятся беспощадными моралистками. А точнее, просто ханжами. Самое трудное в жизни – трезво оценить, что у тебя есть и чего нет. Пример такой трезвой самооценки – Екатерина Вторая. Она много писала о значении характера. Характер очень важен. Он нужен таланту.
– А вы рано осознали, чем будете заниматься в этой жизни?
– Да. Первую мою пьесу поставили, когда я еще был в институте. Но потом все шло совсем не легко. Иногда снимали мои пьесы. Иногда меня не пускали за границу. Власть ЛИЧНО меня никогда особенно не преследовала. Скорее она относилась ко мне равнодушно, ибо я никогда не служил ей, всегда занимался только тем, что интересовало меня самого. Никогда не выполнил ни одного социального заказа. Никогда не приходилось работать из-за денег. К счастью.
– «Я тогда еще старался говорить правду». А сейчас?
– Естественно. Когда писатель перестает говорить правду, это замечает не только он. Произведение, которое не имеет отношения к правде, становится чтивом.
– Ваша интенсивная интеллектуальная творческая деятельность порождает сублимацию вечных человеческих чувств? Таких, как любовь, например?
– Все есть, все есть. Пока человек живой, с ним происходит все, как положено живому. Потом какие-то вещи начинают в нем умирать, он начинает сердиться на современный мир. Тогда он уходит из мира. Но писатель в этом мире и должен быть постольку поскольку. Он должен заниматься духом. Должен помнить формулу: «Горе тому, кто соблазнит малых сих».
– Талант разрешает вам все или есть вещи, которые вы не можете себе позволить?
– Все позволяемо, но не все позволено. Людям дана свобода. Свобода воли, свобода мысли, свобода решения. И ты должен думать не о границах, а о направлении этой свободы.
– А искушение «соблазна малых сих велико»?
– Чтобы произведение осталось, в нем должен быть дух. Один писатель говорил: «Как странно! У Достоевского написано: «Вошел черт». И я верю. У писателя А. написано: «Вошла учительница». Но я не верю». У Шкловского есть одна очень интересная вещь. Он в одном произведении нашел вплетенные по ошибке несколько страниц Достоевского. И когда он до них дошел, они начали как бы мерцать. Потому что там дух. И там вера. В этом кардинальное отличие подлинного Слова. Писатель должен знать эту страшную тайну Слова. Потому что слово, произнесенное даже случайно, имеет энергетику и силу.
– В чем счастье и горечь вашей профессии?
– Есть только счастье. Огромное счастье! А горечь – это когда начинает уходить от тебя Дух. Тогда вдруг оказывается, что из головы через руку на бумагу уже ничего не идет. Или только кажется, что идет. И наверное, тогда наступает… даже не горечь... Наступает конец. Поэтому я никогда не верил, если говорили, что за кого-то работают люди, что вместо одного пишет целый синдикат. Кто же отдаст такую радость – переноситься в мир воображаемый, который куда реальнее реального? Бальзак, например, придумал Париж. Более реальный, чем существовавший Париж. Со своими трагическими сюжетами, своими адвокатами, врачами, плейбоями…
– Он говорил, что ради всего этого ему пришлось от многого в этой жизни отказаться...
– Я думаю, он кокетничал. Внешне – это галеры. А на самом деле рай.
– А вы уверены, что люди, с которыми вы реально общаетесь, не придуманы вами?
– Это тоже кокетство писательское. Люди реальны. Но они остаются сидеть дома, а я ухожу в другой мир. Путешествовать во времени. Можно поговорить с Нероном или Сенекой, можно со Сталиным, можно и с Моцартом. Причем существует энергетика подлинной фразы. Чем сильнее харизма человека, тем сильнее действует сказанное им когда-то.
– То есть вы соприкасались с духом Распутина?
– Не надо. Иначе у нас получится советская мистика, а это чудовищно. Но вызвать их к жизни в книге – моя главная задача. Я точно знаю, что в моей книге о Наполеоне есть сам Наполеон. В моей книге о Сталине есть Сталин. Дочь Федора Аллилуева сказала, прочтя мою книгу о Сталине: «Я его узнала». И это была высшая оценка для меня.
– В чем главная причина, по которой ваши книги издаются так широко в мире?
– Не потому что в этих книгах использованы новые документы. Нет! Хотя новых документов там, как правило, очень много. А потому что там есть ОНИ. Это такой жанр. Эти книги – не исследования оксфордского профессора, но романы, написанные самой Историей.
– А что интересует вас сейчас?
– Я напишу две биографии и больше не буду возвращаться к этому жанру. Еще я писал все это время два романа. Сразу. И к концу следующего года надеюсь выпустить их, если Бог даст. А в этом месяце я буду готовиться к главному испытанию – в Петербурге, в огромном зале «Октябрьский», 24 ноября состоится мой вечер. Причем тему определит сам зритель. Как в пушкинском импровизаторе. И зал увидит, как все это рождается. Таковы планы. Впрочем... «Человек предполагает, / А Господь располагает. / Когда это совпадает, / Человеку хорошо!»
СПРАВКА
Эдвард РАДЗИНСКИЙ родился 23 сентября 1936 года в Москве. В 1959 году окончил Московский историко-архивный институт. В 1960 году на сцене Московского театра юного зрителя была поставлена первая его пьеса «Мечта моя... Индия». Широкая известность пришла в 1964 году после постановки Анатолием Эфросом в Театре имени Ленинского комсомола спектакля Радзинского «104 страницы про любовь». По пьесе режиссер Георгий Натансон снял фильм «Еще раз про любовь» (1968). На счету Радзинского более 20 пьес, среди которых «Она в отсутствие любви и смерти», «Беседы с Сократом», «Театр времен Нерона и Сенеки», «Поле боя после битвы принадлежит мародерам». Эдвард Радзинский – один из известнейших прозаиков. Мировыми бестселлерами стали книги «Николай II» и «Сталин». В 80-е годы Радзинский пришел на телевидение, где вышел цикл его передач под названием «Загадки истории».