Усталые игрушки

Наверное, многие помнят, как в институте или школе, или на каких-нибудь курсах в минуту задумчивости и скуки они начинали «преобразовывать» свои тетради. Пририсовывали виньетки к буквам или начинали развлекаться с портретами классиков, добавляя им по желанию усы, бороды, рожки, бантики, букли – насколько хватало фантазии и умения. Постановки «по мотивам» всегда несколько напоминают эти продукты игривого досуга. Переписавший «Вишневый сад» Чехова Марк Захаров просто оказывается последовательнее других. Из какого-нибудь авторского намека, фразы Захаров дорисовывает внушительного монстрика. Домашние фокусы Шарлоты (Мария Машкова) превращены им в номера какого-нибудь Игоря Кио: чего стоит хотя бы расстреливание из пальца электрических лампочек! Сказано в пьесе о Варе, что она на монашенку похожа, и вот у Захарова Варя (Олеся Железняк), как заведенная, кладет поясные поклоны перед иконами. Назван Петя чудаком и недотепой – на сцене «Ленкома» возникает страдающее всеми тиками лысое чудовище. Одного взгляда на такого Петю (Дмитрий Гизбрехт) достаточно, чтобы понять, кто виновен в гибели восьмилетнего Гриши и какой беспутной должна быть мать, чтобы такому уроду ребенка доверить.

В пьесе Гаев сообщает о своей сестре, что она порочна. На сцене «Ленкома» Александра Захарова играет Раневскую-нимфоманку. И какую! Просто на секунду наедине с мужчиной (особенно молодым) нельзя оставить: мигом набросится, ойкнуть не успеешь. Уговаривая Лопахина жениться на своей приемной дочери, Раневская одновременно расстегивает ему рубашку, целует его от шеи по направлению к животу (способ сватовства прямо скажем абсолютно новаторский). Гаеву ничего не остается, как вести за сестрой строгий надзор, примерно как за собачкой в интересный период. Чуть она где прильнет к молодому мужскому телу, строгий брат тут как тут с каким-нибудь дурацким вопросом. А если и ему не справиться, тут на подмогу появляется Фирс. К не слишком обильной репликами роли старика-слуги Марк Захаров приписал уйму баек, шуток, разглагольствований домашнего фактотума. Фирс стал практически центральным действующим лицом спектакля: так и ждешь, что в кульминационный момент, наконец, выяснится, что вишневый сад купил вовсе не Лопахин, а Фирс.

Тем более что Лопахин (Антон Шагин) в «Ленкоме» так провокационно юн и неопытен. «Чего она к мальчишке привязалась, он же ей в сыновья годится», – злится на сестру Гаев (реплика, понятно, как и многие другие, дописана автором сценария и режиссером). Роль Лопахина – дебют на ленкомовской сцене молодого актера Шагина, уже известного по фильму «Стиляги». Марк Захаров всегда отличался редким чутьем на мужские актерские таланты (достаточно вспомнить о раскрывшихся под его началом Абдулове, Караченцове, Янковском, Лазареве, Певцове). Как сложится судьба Антона Шагина – Бог весть, но данные, явленные в Лопахине, прелестны: нерв, заразительность, мальчишеская улыбка и то актерское обаяние, которое Станиславский считал главным залогом таланта. Лопахин в спектакле «Ленкома» тоже кажется дебютантом, взволнованным, нелепым, незнающим, куда себя применить ни в этом доме, ни с этой женщиной, ни в этой ситуации. Он то пинает брошенные Варей ключи, то жадно хватает их, то швыряет на пол. И, кажется, ждет не дождется момента, чтобы сбежать куда глаза глядят.

Вдоволь поиздевавшись над чеховскими героями, пририсовав им все возможные рожки и хвостики, Марк Захаров также безжалостно обошелся со старым дедовским домом Раневской. В сценографии Алексея Кондратьева на сцене выстроено нечто многооконное, дребезжащее, беспрерывно разъезжающее туда-сюда. Какие-то слегка подвыпившие стены на колесиках, которые так и норовят на кого-нибудь наехать. Да и вишневому саду не поздоровилось. На заднем плане стоит целый лес голых палок, на которых давно-давно не только вишни не появлялось, но и листьев. Так что из-за чего вообще идет весь сыр-бор, решительно непонятно.

«Непонятно», «невнятно» – эпитеты, которые, кажется, никогда раньше не встречались в разговоре о постановках Марка Захарова. Ясная определенность предмета, точность высказывания (иногда слишком спрямленного) были отличительными свойствами его режиссуры, выгодно отличавшими оригинал от эпигонов ленкомовского стиля. «Вишневый сад» поставлен усталой рукой, и Марк Захаров вдруг оказывается на уровне сегодняшних модных режиссеров, верящих, что два-три придуманных трескучих трюка и есть достаточное оправдание для любых игр с автором.

Впрочем, возможно, Марк Захаров в своем «Вишневом саде» сознательно решил дойти до пределов абсурда направления «постановок по мотивам», доказав, что он и в этом жанре останется первым и самым креативным (в конце концов, пририсовать рожки и хвостик к Чехову не Бог весть какая задача для мастера).

В финале разгулявшиеся стены зажимают в угол Фирса, звучит его монолог об отсутствии выхода. А рядом распахнувшееся (интересно, случайно ли?) окно до полу предательски манит на волю.