Маленькие жертвы большого эксперимента

Пытаясь разобраться, вокруг чего ходит режиссерская душа Кристофа Марталера, поначалу заходишь в тупик. Слишком велик разброс интересов замечательного швейцарца: тут французские революционеры и чеховские сестры, служащие обанкротившейся швейцарской компании «Swiss Air» и евреи, депортированные из Базеля, заблудившиеся экскурсанты и жертвы медицинских экспериментов в социальных целях… Он ставит спектакли в зданиях больниц и вокзалов, во дворцах и в заброшенных домах. Слушает истории непривычных пространств и ищет своих персонажах на улицах европейских городов. Похоже, Кристофа Марталера интересует все пространство европейской истории и культуры, особенно его привлекают «болевые точки» нашей цивилизации, ее раковые клетки, готовые в любой момент взорваться зловещими метастазами.

Мраморное и золотое пространство венского госпиталя имени Отто Вагнера вдохновило его на одну из самых цельных и самых трагических его постановок – «Защиту от будущего». В основе спектакля – реальные документы из нацистских архивов, дневники и письма пациентов периода 1940–1946 годов. Тема постановки – эксперименты над пациентами, которые проводились нацистами «с целью улучшения человеческой породы»: эвтаназия, евгеника, генная инженерия… Персонажи – идеологи проводимой кампании и ее жертвы. Самая память стен госпиталя, служившего реальным местом «научных преступлений», – была одним из важнейших компонентов постановки Марталера. Спектакль казался неотделимым от его коридоров, больничных залов.

Авиньон рискнул и выиграл. Вместо больницы предложили местную гимназию. Ее коридоры, классы со школьными рисунками на стенах, расписания занятий, детские уголки – все добавило спектаклю новые ноты, не искажая и не заглушая главной темы. Потребовались века, чтобы в европейском сознании утвердилась мысль о неприкосновенности детей, мысль о преступлении против ребенка как о самом жутком из существующих злодеяний. Марталер пытается в своем спектакле провести идею в высшей степени революционную – о неприкосновенности всякого человека, даже взрослого, поскольку каждый когда-то был ребенком и поскольку вполне можно сказать, что взрослые – часто всего лишь испорченные больные дети.

В актовом зале школы установлены ряды столов, на которых еще рассыпаны крошки и не допит чай. На установленную в центре трибуну по очереди всходят ораторы. Вот заело микрофон, деловитый электрик что-то ковыряет в проводах, потом также деловито что-то поправляет в челюсти оратора… В выступлениях невообразимая мешанина из последних новостей (цунами в Таиланде, сбор пожертвований на счет Raiffeisen-bank и т.д.). И доклады об успехах медицины в области евгеники, о количестве неизлечимых психически больных, чье содержание дорого стоит налогоплательщицам. Цифры о проделанных операциях эвтаназии – социально-неполноценным пациентам в Берлине, в Вене, Гамбурге: счет идет на тысячи. Нам рассказывают о впечатляющих экономических выгодах этой акции, об открывающихся перспективах совершенствования человеческой расы.

По стенкам зала и возле рояля испуганно жмутся те самые, неполноценные, не вписывающиеся в параметры «нового человека». Они слушают ораторов и иногда пытаются вставить слово – начинают петь. Как обычно у Марталера, музыка куда богаче человеческих слов: слово монополизировано политиками, умниками, логически-стройно доказывающими необходимость убийств, пыток, казней. Слово стало оружием преступников. И только музыка дает возможность говорить душе. Маленький духовой оркестрик пациентов звучит последним прощанием, и его слабые звуки тонут в пафосном выступлении, где нам темпераментно доказывают, насколько выгодно для человечества уничтожение неполноценных своих братьев…

Во второй части Марталер превращает актовый зал в сценические подмостки. И дает слово жертвам и очевидцам. Зрители услышат рассказ 12-летнего гидроцефала и воспоминания медсестры, которая ну никак не одобряла того, что делают с детьми доктора-каннибалы, но не уходила, поскольку боялась потерять удобную служебную жилплощадь.

В финальной сцене Марталер отказывается от слов. Говорит музыка: духовые, рояль. Актеры, надевшие детские маски, выстраиваются в шеренгу, падают, бьются в припадке болезни. А потом садятся за стол (как две капли воды похожий на тот, за которым сидели мы в первом действии) и застывают, рассматривая зрительный зал. Убитые дети смотрят на будущее, которого их лишили? Или на нас смотрят дети, чье будущее мы только можем испортить?

Кристоф Марталер в своих спектаклях не любит сводить мысль к формуле, избегая диктата любимой мысли. Он вовсе не стремится, чтобы вы думали, как он. Ему довольно, что на те три часа, которые длится спектакль, вы ощутили себя частью его мира и что от этого переживания вам не избавиться.