Posted 27 июля 2009,, 20:00

Published 27 июля 2009,, 20:00

Modified 8 марта, 07:27

Updated 8 марта, 07:27

Директор Третьяковской галереи Ирина Лебедева:

Директор Третьяковской галереи Ирина Лебедева:

27 июля 2009, 20:00
Недавно в Государственной Третьяковской галерее произошла смена власти. Экс-директор галереи Валентин Родионов, который не раз заявлял, что Министерство культуры вынуждает его уйти на пенсию, передал пост своему многолетнему заместителю – Ирине Лебедевой. Ей предстоит не только заниматься текущими проектами, но и расхл

– Ирина Владимировна, вам, конечно, не позавидуешь. Вы принимаете Третьяковку после серии скандалов

– Ну что поделать…

– Давайте расставим акценты. Прежде всего, как сложится судьба Валентина Алексеевича? Все-таки человек 15 лет работал здесь…

– Я не знаю. Это вопрос к министерству…

– Вы были заместителем директора и знали о целях и задачах галереи на ближайшие годы. Родионов передавал вам дела или придется начинать с чистого листа?

– Конечно, у нас множество текущих проектов, но четко прописанного плана Родионова нет. Иными словами, нет стратегии, которую мы могли бы пункт за пунктом исполнять. Поэтому задача дирекции – в первую очередь сформулировать такую стратегию и объяснить коллективу, что это не навязанная руководством бумажка, а своего рода форма жизни, требующая, как в театре, служения искусству.

– Наверное, неизбежны кадровые перестановки?

– Думаю, что это произойдет. Но речь идет не о желании просто поменять людей местами. Все-таки я слишком долго работаю в музее, чтобы принимать недальновидные решения. Сейчас для меня первоочередная задача – это провести глубокий анализ ситуации, изучить документы и выявить слабые звенья. Музей – это ведь не только то, что мы видим в публичном пространстве, это производственный комбинат.

– Я понимаю, что вам трудно отвечать за Родионова. Но тем не менее он утверждал, что в Третьяковке с современным искусством все в порядке: мол, ведется грамотная политика, а опальный искусствовед Андрей Ерофеев, наоборот, говорит об отсталости. Теперь интересно ваше мнение о современном искусстве...

– Почему-то все слушают Ерофеева, но мало прислушиваются к нам. Я хочу напомнить, как все было. Понимаете, приход Андрея в Третьяковку – это символ нашего обращения к современному искусству, а не наоборот. Это мы захотели, чтобы он пришел. Значит, мы намерены всерьез заниматься современным искусством. Кроме того, мы создали Отдел новейших течений, нам хотелось развивать это направление. Но прошло несколько лет, и мы можем проанализировать ситуацию: Андрей, как свободный куратор, шел сюда, рассматривая Третьяковскую галерею как площадку для экспериментов, для каких-то острых провокативных действий, связанных с современным искусством.

– Даже если и так, что в этом плохого? Сто лет назад запрещали выставки «Бубнового валета» и Гончарова, не признавали футуристов, а сегодня их произведения составляют золотой запас ваших коллекций…

– Мы считаем, что Третьяковская галерея – это не просто площадка для работы с современным искусством, тем более что в Москве много других площадок, которые замечательно работают. Во-первых, мы не должны дублировать друг друга, а во-вторых, Третьяковка как национальная галерея должна работать с какими-то результатами, потому что быть площадкой для сиюминутных спорных вещей – это не наша задача. Нужен четкий принцип отбора. У нас была, например, идея принимать в фонды работы художников, ставшие лауреатами серьезных премий…

– Иными словами, то, чем до революции занимался Павел Михайлович Третьяков, приходится теперь делать огромному коллективу?

– В какой-то мере да.

– Еще вернусь к Ерофееву. В интервью «Новым Известиям» он жаловался на беспорядок в фонде современного искусства и отсутствие грамотного научного учета. Например, в картотеке отдела новейших течений не было таких категорий, как «инсталляция» или «объект». Это затрудняло работу…

– Вы мне лучше не рассказывайте про его комментарии. Он, как проработал здесь несколько лет, ничего не понял, – так с этим и ушел. Он должен был вникнуть в суть музейной работы, но категорически этого не хотел как сугубо творческая личность. И от этого музею не легче. К сожалению, после его ухода мы вынуждены были делать опись целого ряда художественных работ и приводить фонд в порядок, чем работники отдела новейших течений занимаются по сей день.

– Вступив в должность, вы заявили, что в ближайшие годы галерея будет проводить «круглые столы» с участием священнослужителей, общественных деятелей, педагогов… Как я понимаю, это нужно для того, чтобы наладить диалог между современным музеем и обществом?

– Вы правы: необходим конструктивный диалог. Это очень важный вопрос. Часто нам кажется, что правильность наших поступков очевидна. Но проходит время – и вспыхивает скандал: оказывается, наши слова восприняты совсем не так, как мы рассчитывали. И с изумлением обнаруживаем, что имели в виду одно, а общество интерпретирует это иначе.

– То есть «круглый стол» позволит, например, решить вопрос, нужно ли выдавать икону Андрея Рублева в Троице-Сергиеву лавру?

– Конечно. Те вопросы, из-за которых разгорались дискуссии, требуют обсуждений. Чем больше мы проговариваем, тем меньше возникает недопонимания между обществом и музеем. Надо ведь на позитиве работать и нести идею толерантности. Я считаю, что к организации работы музея нужно подходить творчески, но, к сожалению, есть проблема, которая занимает много времени. Несколько лет назад нас так не мучило законодательство, как сейчас. Теперь мы все время заняты бумагами и оформлением документов. Я имею в виду 94-й закон, который требует, чтобы деньги, которые тратит галерея, проходили через аукцион или через конкурс. Например, нужно издать альбом. Значит, мы должны объявить конкурс среди издателей и по закону отдать предпочтение тем, кто предложит приемлемую цену. Но это очень рискованно, поскольку дешевая полиграфия отразится на качестве: альбом будет рассыпаться в руках.

– То есть просто выделить сумму из бюджета хорошему издателю вы не можете?

– Нет. Даже если эти деньги мы заработали или нам их дали спонсоры, мы все равно должны объявлять конкурс. Продукции в Третьяковской галерее всегда было очень много, и, конечно, мы погрязли в конкурсах. С одной стороны, этот закон – хорошая попытка навести порядок в экономике, но, с другой – все, что касается творчества, трудно загнать в жесткие рамки. Потому что творчество – это всегда инновационные идеи, какой-то нестандарт.

– Несколько месяцев назад целый ряд экспертов выступали с критикой в ваш адрес: мол, плохо, что Ирина Владимировна заняла позицию власти. Речь шла о реконструкции здания на Крымском Валу…

– Да, критиковали.

– Многим, например, не нравилось, что вы не против, если здание ЦДХ снесут, а коллекции Третьяковской галереи переедут на новое место. Предполагается построить отдельные залы с подземной парковкой, но согласно нормативным актам гараж и галерея – вещи несовместимые…

– Что касается гаража, то я на всех уровнях совещаний всегда выступала против этого, ссылаясь на те же самые документы, о которых говорите вы. Я сказала сразу, что категорически против парковок под музеем. Мы писали бумаги, поскольку мы – особо ценный объект. В конце концов, речь может идти о террористической угрозе. Мы об этом говорили на всех уровнях, но почему-то сложился стереотип, будто музей смиренно соглашается с разработками архитекторов.

– То есть снова непонимание между музеем и обществом?

– Конечно. У меня иногда ощущение, что либо я непонятно объясняю, либо журналисты преподносят это так, как им показалось. Иногда меня упрекают в том, будто я изменила свою позицию, но я готова повторить: никогда свою позицию я не меняла. Моя главная позиция – интересы Третьяковской галереи. Но люди видят какой-то внешний уровень, не понимая, что за этим стоит, и сколько было всякого рода битв, о которых просто никто не знает.

– Давайте разберемся. Действительно, в нынешнем здании на Крымском Валу Третьяковке не совсем уютно: она занимает только часть помещений…

– Все здание планировалось как единый организм. Если бы весь этот комплекс принадлежал нам, то это был бы один разговор. И тогда мы могли бы говорить, что нам жалко это здание терять, потому что музей здесь так замечательно располагается. Но что получила Третьяковка в результате? Здание разделили таким образом, что все важные коммуникационные вещи (я имею в виду и большой лифт, и пищеблок, без которого сегодня ни один музей жить не может, и просторный конференц-зал, и замечательные площади) перешли в ЦДХ. У них и вход ближе к Садовому кольцу и соответственно ближе к метро. А мы оказались приложением к ЦДХ. И до сих пор в сознании людей здание на Крымском Валу – это здание ЦДХ. Но национальный музей явно достоин большего, правильно? Кроме того, ЦДХ выступает в роли коммерческой структуры, там проходит меховой салон, гремит музыка, много вещей выставлено на продажу, и, когда рядом национальный музей, это выглядит… Как бы сказать?

– Пошловато…

– Да, пошловато. В течение многих лет возникали идеи усовершенствовать это здание, чтобы наши структуры не терлись бок о бок. Например, нам предлагали надстроить этаж или застроить двор. Но как можно надстраивать этаж в действующем музее? Если подобное решение возникнет, то станет очевидно, что нас закроют и выселят отсюда, хотя здесь половина собраний Третьяковской галереи. И потом вновь возникает эта проблема: музей где-то будет частью чего-то. Поэтому наша главная задача была доказать всем, что музей должен иметь отдельное здание, что музей не должен быть выселен в неизвестном направлении с туманными перспективами. И мы ставили конкретное условие: постройте отдельно музей под ключ и мы переедем туда без перерыва деятельности. Вы думаете, легко было этого добиться? Нас упрекали в том, что мы просим новое здание расположить близко к Садовому кольцу. Но ведь не на самом же кольце. Мы имели в виду расположить на уровне входа в ЦДХ, чтобы идти в Третьяковку пожилым людям или детям было не так тяжело.

– Уже определены сроки строительства и переезда?

– Нет, поскольку это была идея инвестиционного проекта негосударственного финансирования. На данный момент никто не отменял эту идею, но она не имеет своего продолжения: повлиял кризис. Кроме того, проект в том виде, в котором он был предложен, должен быть доработан. И я думаю, будут еще слушания, обсуждения и дискуссии. Так что все непросто.

– А какова судьба здания Третьяковки в Лаврушинском переулке? Я имею в виду новый корпус, который планировалось построить с выходом на Кадашевскую набережную…

– В течение последних лет Третьяковская галерея приложила много сил для того, чтобы этот проект подготовить и утвердить во всех инстанциях. Сейчас он практически готов. Но даже при готовом проекте на согласования уходит очень много времени…

Справка «НИ»

Искусствовед Ирина ЛЕБЕДЕВА – первая женщина-директор в истории Государственной Третьяковской галереи. Заслуженный работник культуры России, член-корреспондент Российской академии художеств. Родилась в Ростове Великом. В 1980 году окончила исторический факультет Ленинградского государственного университета. Параллельно с учебой работала в Русском музее. В Государственной Третьяковской галерее Лебедева работает с апреля 1985 года: начинала в должности научного сотрудника, в 1987 году переведена в разряд старших научных сотрудников. В 1998 году назначена заместителем заведующего отделом современной живописи, с 2001 по 2005 год руководила отделом живописи первой половины ХХ века, с 2005 по 2009 год работала заместителем генерального директора по научной работе. В 1980-е годы при участии Лебедевой коллекция советского искусства была перемещена из Лаврушинского переулка в здание на Крымском Валу. Ирина Лебедева участвовала в подготовке ряда выставочных проектов в России и за рубежом: выставки Кандинского (Милан, Рим, 2000, Сен-Поль де Ванс, 2001), Никритина (Салоники, 2004), «Кубизм» (Третьяковская галерея, 2003), «Бубновый валет» (2005) и многих других.

"