Парик в масле

Нет смысла доказывать, как важна живопись для понимания стиля ушедших эпох. Собственно, вся история моды базируется на картинах. Нужно проиллюстрировать фижмы и корсеты – пожалуйста, Левицкий. Желаете модерновые изыски – смотрите рисунка Льва Бакста. Иными словами, заявлять тему «картина–мода» – это то же самое, что соединить коллекцию Русского музея со всеми экспонатами стоящего рядом Этнографического музея. Правда, всегда можно найти какую-то особую интригу. Например, подобрать для манекена реальный наряд, почти идентичный изображенному на холсте. Тогда будет понятно, какого ранга мундир на чиновнике и откуда происходит фасон и ткани на портрете гранд-дамы. Или, если уж совсем углубиться в материал, попытаться выявить, где художник строго следовал костюмному этикету своего времени, а где что-то прибавляет от себя. И какие детали платьев или интерьера прибавляют хрестоматийной картине новые грани смысла. Это, кстати, однажды уже проделала историк моды Раиса Кирсанова, создав настоящий «модный путеводитель» по картинам Павла Федотова (отчего это в «Сватовстве майора» невеста так нелепа? И что не так в нарядах ее родственников?).

Сначала, когда входишь в зал XVIII века, кажется, что Русский музей идет по пути, так сказать, краеведческого интереса. Нас встречает халат Петра Первого, а провожают белоснежная рубашка и туфли Павла Первого. На стенах плотно развешены портреты видных аристократов кисти Никитина, Клауса, Левицкого. Вот только переклички с мундирами, выставленными в витринах, никакой не происходит. Все-таки Петр не позировал в халате, а Павел не принимал художников в нательной рубахе. Даже мундирное платье Екатерины Великой остается «необыгранным». Видимо, для наведения особых мостов с портретами по всему залу расставлены манекены с париками в стиле галантного века. Нельзя сказать, чтобы сегодняшние парикмахеры проявили чудеса стрижки и завивки – парики скучны и однотипны.

Когда переходим к XIX веку, нас ожидает единственный на всей выставке визуальный аттракцион. Он связан с «колокольцовскими» шалями. Дамы постнаполеоновского времени отказались от французской вычурности – стала цениться естественность и даже народные мотивы. Вот тут «хитом сезона» и оказались платки и шали с гирляндами цветов, выходившие из фабрики статского советника Дмитрия Колокольцова (Саратовская губерния). Все, как одна, изображенные в «романтическом ключе» русские барышни придерживают рукой такую шаль. Рассматривать узор сохранившихся экземпляров и, например, шали на знаменитом портрете Екатерины Авдулиной кисти Кипренского – занятие очень захватывающее.

Далее отчего-то кураторы уводят нас совсем в другую сторону от одежды. Большинство залов XIX века посвящены интерьерам. То, как в этих интерьерах курят трубки, сидят в халатах у камина, как играют с детьми. Никто не спорит: стиль «биддермейер», который еще называли «мещанским», дал массу примеров бытописания (им часто иллюстрируют «Евгения Онегина» Пушкина – сцены из усадебной жизни). Но если в него слишком сильно вживаться, оказываешься в месиве эклектики, где античность смешивается с «туретчиной». Как говорится, ни уму, ни сердцу.

Разговор о платьях продолжается в зале с картинами эпохи модерн (начала XX века). Если судить по витринам, дамам очень тогда нравились кружева. Правда, перед художниками (если судить по портрету Мамонтовой в исполнении Беккера) они одевались попроще. Иногда, впрочем, по сложности нарядов модерн не уступал XVIII столетию – особенно в образах Константина Сомова. Лишь искушенный зритель способен вспомнить, что в это время художники постепенно становились дизайнерами и нередко диктовали моде свои правила, но как это происходило, выставка, увы, умалчивает.

Зато организаторов невероятно увлекли шляпки 1920-х годов (примета нэпманского времени), превращавшие их владелиц в завсегдатаев джазовых клубов. Их – этих шляпок – и в рисунках, и в витринах хоть отбавляй. К слову сказать, именно в 1920-е годы художники окончательно вошли в дизайн, проектируя узоры на тканях. Революционным тканям (особенно тем, что делались в Иванове) в свое время посвящались громкие выставки – было бы странно, если бы кураторы «Картины, моды и стиля» прыгнули и в этот бездонный колодец. Но они обошлись двумя платьями и пятеркой картин.

На этом соединении искусства и моды можно было бы ставить точку. Но под конец заготовлен еще сумбурный зал с масляными холстами Кончаловского и Пименова 1930–1950-х годов. Сразу видно, что советские мастера страшно «отстали от моды» – она их попросту не занимала. Точно так же, как и современных художников: если они и обращаются к глянцевым журналам с моделями, то выполняют две модернистские функции: либо высмеивают, либо прислуживают. Вот такой бесславный конец костюмной живописи.