Вздох Ким Ки-Дука

Зная историю кино, плодовитости автора (три фильма в два года), удивляться не стоит. На заре кинематографа фильмы пекли как пироги. Протазанов снял сотню с гаком лент. Тарковский в своем «Мартирологе» с отчаянием пишет, что мог бы делать по два фильма в год, а сделал всего семь за четверть века, и нет никаких сомнений, что мог – да кто ж ему дал бы? Одним из самых плодовитых в истории кино считался немецкий режиссер Райнер Вернер Фассбиндер. Если исключить феномен Германа, причина длительности работы над картинами не творческая, а производственная: чем больше бюджет, тем дольше процесс и тем меньшее отношение к искусству имеет конечный продукт. Если не снимать катастрофы, массовые побоища, космические дали, океанские глубины, далекое прошлое и проблематичное будущее, на хороший фильм хватит нескольких сот тысяч долларов. Ким больше и не тратит.

Во «Вздохе» господствует минимализм. Действие захватывает тюрьму, в которой герой, беспричинно убивший жену и двух дочерей, ждет казни с тремя другими смертниками. Сюжет развивается и в квартире героини-скульпторши, которая живет с дочерью и с изменяющим ей мужем-музыкантом, и по дороге от тюрьмы к дому. Первоначальная коллизия трагикомична – убийца регулярно пытается покончить с собой, а его каждый раз возвращают с того света, чтобы отправить обратно с помощью контролируемой процедуры, о чем с той же регулярностью сообщает местное ТВ. Посмотрев на этот ужас, героиня отправляется в тюрьму и получает свидание с осужденным, причем дело тут вовсе не в либеральности южнокорейского правосудия, а в том, что лицо начальника тюрьмы, чье отражение мы видим в стекле монитора слежения – лицо самого Ким Ки-Дука. И это едва ли не самое многосмысленное режиссерское «камео» за все сто с лишним лет кино (вот и верьте после этого басням про самородство Кима). Мало того, что этот факт обнажает условность фильма, но и как бы саморазоблачает: вот он я, демиург, вуайер, провокатор и гуманист в одном лице.

Ну и, конечно, шутник постмодернистского толка. Героиня оклеивает тюремную комнату свиданий китчевыми фотообоями на тему лучшего кимовского фильма «Весна, лето, осень, зима и… снова весна». И дурным голосом поет герою сезонные песенки, пародирующие не столько фон Триера с его «Танцующей в темноте», сколько китайского соседа, приколиста и выпендрежника Цая Мин-Ляна. Муж героини, обеспокоенный ее отлучками и запущенной квартирой, прямо по старику Фрейду ляпает: «Если я хожу к другой женщине, я же не забываю свои домашние обязанности!». А сквозная тема удушья, дважды разряжающаяся в финале – в сексуальной и в смертной сцене, отсылает за разгадкой не в корейские горы, откуда спустился Ким, а к «Империи чувств» Нагисы Осимы, где об асфиксии, либидо и мортидо сказано более чем достаточно.

Но при всей своей культурной всеядности, национальной экзотичности (хотя в самой Корее Ким – что Куросава в Японии, «своими» не больно-то и признается) и несомненной расчетливости Ким Ки-Дук не фокусник и не манипулятор, а художник, для которого приемы являются только средствами выражения того, что он хочет передать. Ему не всегда это удается, но если получается, то парадоксальные режиссерские решения выталкивают зрителя из бытовой плоскости в метафизическое пространство. Шоковые эффекты оказывают завораживающее и просветляющее действие, то есть вызывают катарсис. Хорошее такое корейское слово родом из Древней Греции.