Волшебник для Чайковского

Карл Федорович Вальц (1846–1929) родился при Николае Первом, а закончил жизнь советским Героем труда. Потомственный работник театра, он трудился на подмостках Москвы 65 лет. Принимал участие в постановках более 200 спектаклей. Делал городские иллюминации, публичные антрепризы, маскарады и балы. Рисовал эскизы декораций и костюмов. Даже писал балетные либретто.

Коньком выдумщика и фантазера Вальца – и его служебной обязанностью – были разного рода трансформации, превращения и эффекты. Самым лакомым кусочком для мастера был музыкальный театр с его тягой к волшебным, историческим и сказочным сюжетам. Чего только Карл Федорович ни придумывал!

В «Дон Кихоте» он сделал огромного паука, спускающегося по паутине, и две луны на небосводе – хохочущую и плачущую. В «Корсаре» смонтировал финальную сцену кораблекрушения, когда под рев бури, в вихре ливня и штормовых волн качающийся пиратский корабль терял снасти и паруса, погружаясь в бездну вод.

В «Лебедином озере» в 1877 году Вальц работал вместе с Чайковским, которого, как Карл Федорович писал в мемуарах, очень занимали театральные выдумки. Именно Чайковский настоял на том, чтобы в финале балета «был устроен настоящий вихрь: ветки и сучья деревьев ломались, падали в воду и уносились волнами».

В опере Вагнера на сцене были «живые лошади, на которых скакали по особо устроенным подмосткам в облаках цирковые наездницы». В другой раз он устроил стеклянную террасу, «это сооружение шло уступами к рампе, причем наверху били фонтаны натуральной воды и в виде кипящего водопада ниспадали по маршам до самого низа». Вальц делал полеты, живые картины, пожары и наводнения, восходы и закаты, фейерверки, превращения и исчезновения, извержения вулканов и разрушения дворцов. Все это было задолго до эпохи компьютеров и цифровых эффектов, облегчающих жизнь работника сцены.

Вальц, герой века механики, «применял люки, тележки, подвесные люльки, подвижные рейки, обыгрывал возможности тюля и света». Строя динамические декорации, он прекрасно знал законы сцены-коробки и принципы зрительского восприятия. Недаром именно Вальца пригласил Сергей Дягилев, когда затеял грандиозный проект покорения Парижа с помощью русских балетов. Александр Бенуа в мемуарах вспоминает, как уже немолодой Вальц, который и в 70 лет бегал по лестницам через две ступеньки, в кратчайшие сроки преобразил сцену парижского театра Шатле. За магию сцены Карла Федоровича в Европе прозвали «русским Калиостро».

Вальц дружил с театральным коллекционером Алексеем Бахрушиным, и кому как не Музею имени Бахрушина проводить эту выставку! В ее создании приняли участие музей Большого театра и Петербургский музей театрального и музыкального искусства. Ценными раритетами поделился Российский архив литературы и искусства. Даже Дарвиновский музей прислал гербарий – засушенный плаун, споры которого использовались при создании театральных «пожаров».

Конечно, относительно скромная экспозиция в Театральном музее (не покажешь же чудеса театра в действии!) – повод напрячь воображение и представить себе объемную динамическую роскошь старинных спектаклей. Экспозиция, развешанная в несколько рядов, показывает фотографии театральных соратников (среди них Петипа и Чайковский, директор Императорских театров Всеволожский и прима Москвы балерина Екатерина Гельцер), несколько макетов, ряд писем. И многочисленные эскизы Вальца, созданные на грани романтизма и реализма, умелые в передаче культивируемого романтическим театром «местного колорита».

Вот бурные тропические заросли, костюм вполне натуралистического Жука, гроты и замки, птицы и животные, даже овощи. Вот готика для «Тангейзера» и эскиз павильона для коронации императора Александра Второго. Вальц усердно трудился над сказочным балетом о далекой Японии и над постановкой родного «Евгения Онегина». И, судя по всему, был свободен от театральной зависти.

Во всяком случае он не протестовал против смены художественной ориентации на рубеже XIX и XX веков, когда в Большой театр пришли мастера нового времени – Коровин и Головин. Помогая им, Вальц впоследствии приспособился и к советской власти, в глазах которой заслуженный машинист сцены считался, видимо, «пролетарием».

Вальц был нужен всем. И представленный на выставке адрес, преподнесенный Большим театром в 1922 году, к 60-летию творческой деятельности, начинается заслуженными словами: «Здравствуй, славный дедушка славной русской сцены».