«С людьми искусства мне сложно общаться»

– Анатолий Андреевич, в течение тридцати лет вы не разрешали ставить «Белку» в театре и не давали права на экранизацию. Почему?

– Боялся, что из моей «Белки» сделают продукт, который будет угоден большинству. Театр и кино часто преследуют две цели – завоевать публику и оказать любезность начальству, власти. В инсценировке Екатерины Гранитовой на Малой Бронной я увидел обращение в первую очередь к молодежи, а не в угоду материальным и сиюминутным потребностям. Внутренний голос и непосредственное общение с молодежью говорят мне о том, что современные молодые люди способны воспринимать мою «Белку» во всех ее смыслах.

– Есть мнение, что сейчас выросло поколение детей «индиго», родившихся в начале 1990-х годов. Вы как писатель-мистик верите в людей с уникальными способностями?

– Я приходил на три спектакля «Белки» и видел, что в зале было много молодежи. Благодаря инсценировке роман словно ожил для меня. Перед премьерой я встречался с молодыми актерами, которые играют в «Белке». Я увидел то самое поколение, на которое надеялся. Простыми словами я объяснил им все то, что составляет смысл моего творчества. Я, начиная с «Белки», шел по одному вектору – жизнь, любовь, встречи, утраты… А потом подумал: «Зачем нужна жизнь, если смерть все забирает?» и стал писать о смерти, как можно ближе к ней подбираясь. Когда я подошел к смерти близко-близко, то оказалось, что чудом проскочил между жизнью и смертью, оказавшись как бы «за рубежом» смерти. Тогда я пришел к выводу, что человек, проживший свою жизнь в трехмерном пространстве, уходит в мир иной, но на этом все не кончается… Смерть мы проскакиваем, чтобы оказаться в бессмертии. Есть состояние, объединяющее и смерть, и жизнь, и оно доступно практически каждому из нас. Об этом состоянии я и говорил актерам спектакля «Белка» во время нашей встречи. Это состояние испытывает человек во время молитвы, художественного творчества, а некоторые люди, как Мессинг, Ванга, пребывали в этом состоянии довольно часто. Это состояние – до смерти и после смерти, на грани… Молодежь смотрела на меня такими глазами, и я видел, что она понимает меня и что молодые актеры способны сыграть умерших людей как будто они живые. Кстати, в этом состоянии между жизнью и смертью, на грани, сыграл свои роли мой близкий друг и крестный отец Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Это загадка великая – как ему удавалось так играть – на века. В 16 лет Иннокентий Смоктуновский пережил это состояние в действительности, оказавшись на волосок от смерти – это было на войне, когда он попал в окружение фашистов, в плен… После Сталинградской битвы наших пленников погнали на запад, Смоктуновский сильно заболел, попросил конвоира дать ему пить, и тот разрешил ему спуститься с моста, где Смоктуновский спрятался за столбом. Офицер стал его искать, но не заметил, и таким образом будущий актер спасся и поверил в божье провидение.

– Расскажите о дружбе со Смоктуновским.

– Театр меня не убеждал, и я его не любил – пока не подружился с Иннокентием Михайловичем. Между прочим, Смоктуновский меня крестил, когда мне было 40 лет. Причем он угадал мое намерение, хотя мы об этом не разговаривали. С Иннокентием Михайловичем мы познакомились в тот период, когда меня не печатали, а Смоктуновский был на пике своей славы. За свою жизнь я встречал только двух художников, знаменитость которых не отразилась на их душах, – это Иннокентий Смоктуновский и Анатолий Эфрос. Правда, если со Смоктуновским я дружил много лет, то Эфроса узнал всего за четыре дня до его смерти (он хотел поставить в Театре на Таганке мою пьесу и уже приобрел на нее права). Души очень знаменитых людей, уверовавших в свою знаменитость, лишаются простоты, и люди сходят с ума от своей славы. С людьми искусства мне сложно общаться, потому что у меня абсолютный слух на душевную музыку, и если слышу фальшь, сразу хочу убежать. Иннокентий Михайлович настолько сильно менялся от роли к роли, что я его не узнавал – в прямом смысле, но душа его всегда оставалась неиспорченной, как у ребенка. Смоктуновский был свободен от фальши образа советского человека и от актерских штампов. Это неправда, когда говорят, что у всех актеров есть штампы, – у Смоктуновского их не было. Штампов не может быть у людей с чистыми, светлыми душами.

– А можно ли сберечь свой талант?

– Это и бесполезно, и не нужно. Талант нужно приумножать. Талант – это кусок золота определенного веса. Есть единственный способ прумножения таланта – поиск новых путей и форм. А когда ты тиражируешь самого себя, то это уже не талант, а ремесло, причем самое примитивное.

СПРАВКА