Posted 26 декабря 2012,, 20:00

Published 26 декабря 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:17

Updated 8 марта, 05:17

Режиссер Сергей Голомазов

Режиссер Сергей Голомазов

26 декабря 2012, 20:00
В Театре на Малой Бронной в конце 2012 года выходят премьера за премьерой: спектакль «Белка» по культовому роману Анатолия Кима, «Почтигород» – первая постановка в России пьесы американского драматурга и актера Джона Кариани. В обоих спектаклях заняты ученики художественного руководителя Театра на Малой Бронной Сергея

– Сергей Анатольевич, существует мнение, что ваш выпускной курс 2010 года в РАТИ был настолько сильным и ярким, что нынешним вашим студентам достигнуть уровня молодых артистов, занятых в новом спектакле «Почтигород» почти нереально.

– Трудно сейчас говорить о будущем наших третьекурсников. Среди них есть очень интересные индивидуальности, которых лично мне хотелось бы видеть в спектаклях Театра на Малой Бронной. Делать прямое сравнение курсов в РАТИ, на мой взгляд, и не совсем правильно, и не очень корректно. Во-первых, набор на набор, как говорится, не приходится. Бывает, приходят замечательные мальчики, а девочки – послабее, и наоборот... Но лично я предпочитаю считать каждый свой набор хорошим.

– За пять лет руководства Театром на Малой Бронной вы поставили восемь спектаклей, а в репертуаре всего 20. Вы и дальше намерены больше ставить сами или будете приглашать режиссеров?

– На мой взгляд, разделение репертуара на спектакли, которые поставил художественный руководитель, и спектакли приглашенных режиссеров – неверное. Как и неправильно делить спектакли по признаку: одни – «на продажу», другие – как творческий эксперимент. В 1960-е годы строили репертуар по формуле «классическая пьеса – современная пьеса – шлягер», и это работало. Какое-то время, размышляя о построении репертуара в театре, я думал над тем, чтобы воспользоваться этим опытом. Но в результате пришел к выводу: нужно делать так, чтобы было и современно, и экспериментально, и хорошо продавалось. Я видел сложносочиненные, авторские, но при этом «хорошо продаваемые» театры, например, театр Херманиса в Риге. Там есть очень непростые спектакли, но при этом зал неизменно полон. Такая форма разговора со зрителем мне видится более интересной и перспективной. При этом в театре могут ставить самые разные режиссеры, но некий художественный вектор должен существовать и предполагать зрительский интерес. Лично я пробую, экспериментирую, чтобы в репертуаре были разные спектакли. Екатерина Гранитова поставила спектакль о молодежи «Белка» по роману Анатолия Кима. Я выпускаю, как мне кажется, демократический спектакль «Почтигород». Вскоре Константин Богомолов будет ставить «Короля Убю» – довольно провокационную вещь. Признаюсь, у меня нет четкой программы действий. Более того, если приходит в театр режиссер с жесткой программой и хорошо знает, что ему делать, то мне почему-то хочется его прогнать…

– Многие знаменитые артисты Большого драматического театра приводят в пример Георгия Товстоногова, который с математической точностью мог рассчитать реакцию зрителя, причем в каждую минуту спектакля. Георгий Александрович еще во время репетиций добивался от актеров предельной точности в игре?

– Мы живем во время накопления идей, поиска. Уходит очень серьезное поколение, и на смену ему приходит новая генерация – зрительская, художественная, генетическая, возрастная…Время внятных программ должно наступить, но позже. Наверное, я работаю в Театре на Малой Бронной для того, чтобы пробить туннель, а затем тому, кто придет на мое место, будет работать немного понятнее, легче… Сейчас время людей сомневающихся и ищущих правильный путь. О каких программах может идти речь в государстве, которое непонятно куда движется? Поэтому я все время в поиске.

– Опираетесь в своем трудном поиске все-таки на молодежь?

– На молодежь, на современность, на новые взаимоотношения со зрителем. А то, что зритель сейчас стал загадочным и непредсказуемым, – это же очевидно! Хорошо бы понимать, в какую сторону меняется зритель. Вопросы, вопросы, вопросы… Между прочим, всегда пугался людей, у которых есть ответы на все вопросы. Боюсь людей не сомневающихся. Хотя среди представителей современной режиссуры и театральной критики есть и такие, которым неведомы сомнения.

– Но вы же не сомневались, когда в 2009 году ставили спектакль по пьесе Леонида Зорина «Варшавская мелодия», получивший самую высокую оценку как у зрителей, так и у критиков? Наверняка вы знали или чувствовали, что «история любви» Гели и Виктора напомнит людям о самом главном…

– «Варшавская мелодия» возникла случайно. Меня позвали в Ригу, чтобы я помог молодому режиссеру поставить спектакль «Варшавская мелодия». Разумеется, в школе, в институте я читал пьесу Леонида Зорина, а перечитав четыре года назад, понял, что эта пьеса, которую я держал в своих руках в самолете, – настоящее богатство. Во-первых, эта тема мне близка. Вся любовная драма Гели «крутится» вокруг насилия, которому она подвергалась в детстве и в молодости. Геля боится зарождающегося романа с Виктором, потому что ее первая любовь – еврейский мальчик-скрипач – погиб при восстании варшавского гетто. Были актеры, которые могли воплотить образы Гели и Виктора. Бывает, когда само к тебе приходит что-то важное, и вот так у меня произошло с пьесой «Варшавская мелодия».

– Не хочется ли вам самому играть на сцене? Вы же актер, причем разноплановый.

– У меня есть сложная психологическая проблема – боязнь большого количества людей. Очень не люблю, когда полный зал и мне надо выходить на сцену, что-то говорить. Видимо, это мои детские комплексы, страхи, с которыми я так и не смог справиться. Знаю, что актер я одаренный и на многое способный, включая гротеск. Но тот сумасшедший страх, который я испытываю на сцене в качестве актера, не позволяет мне реализоваться до конца в этой профессии. А если я не способен полностью раскрыться, то и не буду этим заниматься. Лучше реализуюсь в режиссуре, тем более что иногда у меня это получается.

– Есть мнение, которым руководствуются некоторые мастера театра, что «в актеры надо брать только тех, кто не может без сцены жить».

– Взаимоотношения со сценой у молодых актеров – вещь очень неуловимая, трудно осознаваемая. Нередко бывает, когда профессиональные недостатки учеников педагог воспринимает как достоинства, а вот когда начинает в этом разбираться скрупулезно, то принимает те или иные решения. Есть студенты, которых мы отчисляли из-за того, что они боялись сцены и зрителя.

– Первый спектакль, поставленный вами именно для Театра на Малой Бронной, – «Аркадия» по пьесе Тома Стоппарда. Почему именно он?

– Стоппард – моя юношеская любовь. Я играл в дипломном спектакле по пьесе Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Я поклонник его творчества. В 1996 году появился перевод «Аркадии», и я загорелся желанием ее поставить. Стоппард – это та любовь, от которой никуда не денешься.

– Новая ваша постановка – по американской пьесе Джона Кариани «Почтигород». Если вспомнить, что вы довольно часто обращается к западной драматургии, то можно ли назвать Сергея Голомазова «западником»?

– Западник – возможно… Демократическое социальное устройство, где каждые четыре года меняется президент, где коррумпированных чиновников мгновенно отправляют в отставку, где выполняются законы, где чистые дороги, где работают социальные институты – все это мне ближе. Если этот мир имеет отношение к тому, что называется «западной демократией», тогда я западник. Но при этом я очень не люблю, когда некоторые ценности западного мира, к которым эта цивилизация пришла через века, начинают мне навязывать насильно. Мне это неприятно не только в политике, в социуме, но и в творчестве. Но и терпеть не могу таких качеств исключительно «русской индивидуальности», как лень, инертность, социальная глупость, невежество. Если когда-то Россия приобретет форму, смысл и содержание цивилизованной демократической страны – дай Бог! Хотя сделать это будет очень непросто, ибо слишком много противоречий – социальных, этнических, ментальных, генетических – существует в истории нашего народа и страны.

"