Posted 26 сентября 2012,, 20:00
Published 26 сентября 2012,, 20:00
Modified 8 марта, 05:31
Updated 8 марта, 05:31
Профессия – создавать миры
Кочергина называют «поэтом фактур», он экспериментирует с материалом, со средой, создает мир одновременно осязаемый и незримый. Вместе с Давидом Боровским он стал создателем «метафорической декорации» и ввел принцип единой пластической среды. Так, для «Ревизской сказки» Юрия Любимова Кочергин придумал декорацию из ткани, сквозь которую прорываются гоголевские персонажи, иллюстрируя мысль Достоевского о том, что «Все мы вышли из «Шинели» Гоголя». А в спектакле «Мольер» по Булгакову в постановке Сергея Юрского сочинил куб из изящных серебряных подсвечников, располагающихся на пяти ярусах. В недавно опубликованной повести «Медный Гога» (посвящена Товстоногову) Кочергин написал, что булгаковскому персонажу Бутону, тушильщику свечей и слуге Мольера, есть что гасить. Правда, сейчас декорации к этому спектаклю служат в театре для прощания с великими актерами БДТ. Как признается своему любимому режиссеру Кочергин: «И тебя, мой Гога, мы провожали на фоне полного комплекта мольеровских шандалов».
В этом году Эдуард Кочергин отметил сорок лет службы в качестве главного художника БДТ имени Товстоногова. Со своим любимым режиссером Георгием Товстоноговым, о котором Кочергин всегда с любовью вспоминает, выпустил тридцать спектаклей. Среди них «История лошади», «Тихий Дон», «Дядя Ваня», «Дачники» и другие. Кстати, по воспоминаниям художника, макет будущей декорации к легендарной «Истории лошади» худсовет театра вместе с актерами поначалу не принял. Причем свое несогласие с идеей оформления выражал главный исполнитель роли Холстомера Евгений Лебедев, который представлял, что на заднике сцены будет изображено голубое небо, луг... А Кочергин вопреки всему предложил опоясать сцену грубой холстиной, которая оживает и начинает от боли и ран, наносимых старой лошади, вспухать и разрываться кровавыми клумбами.
По словам коллег, в работах художника всегда есть выход к свету, надежда, поэтому здесь и возникают на месте рассеченной кожи алые розы. Эта же черта мастера свойственна и его автобиографической прозе. По совету коллеги Сергея Бархина Кочергин стал записывать свои увлекательные рассказы о людях театра, о послевоенном детстве и беспризорной стране. Писательский талант художника не остался без внимания – его книги переведены на многие языки, переизданы и удостоены литературных премий. Когда Кочергина спрашивают, почему он начал писать, как к нему пришел замысел создания той или иной декорации или отчего стал художником, то он кратко отвечает: «От испуга».
Этими же словами, во многом определяющими его судьбу, он начал свою первую книгу «Ангелова кукла»: «Родился я с испугу…» Не с философской категории удивления, а с испугу, по мнению Кочергина, создается мир. Еще до рождения Эдуарда Кочергина его отца арестовали и расстреляли, а мать посадили. Так в три с небольшим года маленький Кочергин, ребенок врага народа, попал в детприемник в Сибири. Правда, в восемь лет решился бежать с одной-единственной целью – найти свою маму. Таким образом, пробежал пол-России, зимой попадая в очередной детприемник, а летом пускаясь снова в дорогу. Выжить и прокормиться помогло умение рисовать игральные карты, которых в то время не продавали, и скручивать из проволоки профили вождей. Это «мировое кочевье», несмотря на жестокость, несправедливость и ужас времени, принесло художнику несколько знаковых встреч. Одной из них стало знакомство с эстонцем Томасом Карловичем, которого Эдуард Кочергин называет своим первым учителем рисования. Будучи сам весь в искусных японских татуировках, эстонец научил этому делу и юного Кочергина, которого это занятия спасло, когда он попал в колонию – в мир братков и воров.
Возможно, многие символические образы в творчестве художника пришли из этого детского «путешествия», из того ощущения необъятного простора, который окружал маленького Кочергина. Это и мотив деревьев с кружевными, сбросившими листву ветвями, встречающийся не в одном спектакле. И сам материал – дерево, который Кочергин часто использует в своих постановках и который наполнен у него какой-то живой мифической силой.