Поэт Евгений Евтушенко

– Евгений Александрович, вы помните свой первый визит в театр?

– В детстве, еще до войны, в 40-м году, меня повели на спектакль Центрального детского театра «Снежная королева» со Сперантовой в роли Герды. Я ведь какое-то время жил в Москве и даже первый класс здесь оканчивал. Потом мы вновь уехали на станцию Зима, а в 44-м году вернулись вновь. И тогда я попал на спектакль ГОСЕТа «Король Лир».

– Неужели Соломона Михоэлса видели?

– Да. Как он играл! Даже я, простой сибирский мальчишка, не искушенный театром, почувствовал тогда, что он великий артист. А спустя несколько лет, когда Михоэлса убили (официально сообщалось, что он погиб, но слух ходил – убили), я пошел на панихиду. Помню рыдающего Фадеева. Он хотел произнести речь, но не мог сказать ни слова – рыдал. До судорог рыдал! Позже эту речь можно было прочитать в газетах, она была у него написана. Встреча с Михоэлсом стала для меня настоящим потрясением. Я раза три или четыре ходил на его спектакли и не мог понять, откуда в этом, казалось бы, невзрачном, маленьком человеке столько трагической мощи. До сих пор вижу сцену: его Лир, ссутулившись, стоит на сцене, а на задник проецируется огромная тень. Это очень здорово было. Ну и еще в юности я шлялся в оперетту. Я обожал Кальмана. Моим любимым писателем был Мопассан. И мы вместе с Фазилем Искандером бегали бесплатно на спектакли. Это было потрясающе. Много лет спустя я написал стихи-воспоминания о том периоде. Я просто не вылезал оттуда. «Вольный ветер» Дунаевского смотрел десятки раз, обожал «Сильву» и «Принцессу цирка».

– Стихотворные строчки вам, будущему поэту, не резали слух?

– Нет, почему? «Без женщин жить нельзя на свете, нет! В них солнце мая, в них любви рассвет». Прекрасно же! …Моя мама работала в филармонии и доставала контрамарки на все спектакли, поэтому все самое громкое, событийное я смотрел. Видел первые шаги «Современника», помню, как зарождалась «Таганка», ходил к вахтанговцам, обожал МХАТ. Я вам больше скажу: я успел побывать в Камерном театре Таирова, видел Алису Коонен. Так что театралом я был настоящим. Я даже отбил одну очень красивую девушку из Одессы, мою первую любовь, у знаменитого красавца Аркадия Толбузина. Был такой актер в Театре Гоголя, знаменитый человек, сыгравший в кино и на сцене бесчисленных капитанов, генералов и белых офицеров. Девушки действительно за ним умирали. Но вышло так, что та самая абитуриентка (ей было 19 лет, и она безрезультатно пыталась поступить в ­ГИТИС) предпочла меня. И когда она во время свидания сказала ему об этом, он разозлился. Еще бы, он знаменитый артист, а тут какой-то юнец!

– А сколько вам тогда было?

– Не поверите – пятнадцать. Но у нас любовь была настоящая. И, кстати, именно эта девушка сшила мне первую рубашку и первый золотой галстук. Я их с гордостью носил. В общем, в любви мне сопутствовал успех. Но знал я и вкус настоящего поражения. В годы войны киностудия искала парня на роль 15-летнего капитана. Мы пришли на конкурс вместе с Севой Ларионовым, и он выиграл, а меня не взяли, потому что я читал очень грустное стихотворение Суркова «Горе вам, матери с Одера, Рейна и Эльбы! Вам не дождаться с востока, вам не встречать сыновей». Ко мне подошел режиссер: «Мальчик, а ты что-нибудь лирическое или смешное прочесть можешь? Что ты меня тут пугаешь?» – «Вы знаете, я люблю серьезную поэзию». – «А-а-а... Иди, иди, мальчик, мы тебе позвоним, может быть». Так и не позвонили. А потом через 25 лет я встретился с Севой в гримерке «Мосфильма», когда Эльдар Рязанов пробовал меня на роль Сирано де Бержерака.