Снежный вальс

К ставшему банальностью утверждению о том, что итальянцы хорошо поют, скоро, видимо, добавится другая аксиома: в Литве прекрасный театр! Дело не только в концентрации талантов (в пределах Вильнюса они представлены куда более плотно, чем в окружности Садового кольца или вдоль Невского), но – в общем уровне сценической культуры. Великолепные мастера-режиссеры, прекрасно обученные актеры разных поколений, хорошие сценографы, наконец, театральные композиторы. В Литве участие композитора – культурная норма.

Приезд Малого театра Вильнюса с пятью спектаклями позволит увидеть не только работы одного из самых интересных мастеров режиссуры, но понять сам художественный облик театра, о котором почти невозможно судить по одному-двум фестивальным показам. Римас Туминас включил в гастрольную афишу и спектакли, с которыми москвичи уже знакомы, и последние премьеры своего театра. Из пяти названий афиши – три (лермонтовский «Маскарад», «Три сестры» и «Вишневый сад» Чехова) принадлежат русской драматургии. И Туминас уверял, что «русская составляющая» – это отнюдь не дань уважения столице, что пьесы Чехова и Лермонтова душевно необходимы и его театру, и ему самому.

За девять лет, прошедших с момента создания спектакля и с предыдущего приезда «Маскарада» в Москву, в постановке многое изменилось. Изменился контекст (русский театр за эти годы сильно сдал). Но изменился и литовский спектакль, став, пожалуй, и проще, и печальнее.

Театр рассказывает нам историю, случившуюся давным-давно, превратившуюся в своего рода жестокий романс. Камертоном спектакля стал Казарин в исполнении замечательного актера Регимантаса Адомайтиса. Потертый старик в нелепой шапке-куколе давно растерял и престиж, и власть, и богатство. Он суетится вокруг Арбенина (Арвидас Дапшис), стремясь хоть на минуту вернуть себе иллюзию причастности к живой жизни. Вспоминает пору, когда и они были рысаками. Когда кипела кровь и жизнь бурлила. Все ушло, остались только воспоминания. В странном месте – то ли в снежном Летнем саду, то ли на небогатом кладбище, занесенном холодным питерским снегом (сценограф Адомас Яцовскис), ожили воспоминания. Кружит белая метель, взлетают снежные хлопья, рядом с мерзнущей статуей возникает белый шар-сугроб. И люди, возникающие в снежном вихре, – лишь призраки, бледные тени ушедшей эпохи. Нежные дамы в капорах и митенках, господа в форменных шинелях, юный князь Звездич (Витаус Румшас) в лосинах в обтяжку, феминистка баронесса Штраль порхают по сцене со свободой и непринужденностью сновидений, где все пропорции сбиты и любой образ может то улететь, то вдруг скорчить самую невообразимую гримасу.

Восемь лет назад Туминас превратил лермонтовскую трагедию в феерию снега, огня, летучих фейерверков, прошив все действие хачатуряновским вальсом в парадном оркестровом звучании и в бедном наборе нескольких скрипок. Сейчас на контрасте с пленительной изобразительной красотой зрелища слышнее стали ноты отчаяния и безнадежности. Отравленная Нина замирает белой статуей на постаменте. Закутанная толпа устанавливает решетку вокруг могилы. И, споря с музыкой, белая фигура женщины говорит о безнадежности, о немыслимой быстротечности жизни, об ушедшей культурной эпохе, от которой остались только надгробия.