Император в перьях

Спектакль сделан в привычном для «Эрмитажа» пространстве художника Давида Боровского, подобном пространству «Безразмерного Ким-танго» и «Белой овцы»: авансцена подиумом выдвинута в зал, и на этом черном «языке» разыгрывается действо. Декораций никаких нет, кроме подушек, испускающих тучи перьев: это – мрак, зима, вьюга. Декорации все больше в зале: балкон театра усилиями Александра Боровского превращен в ложу Александринки. Отчего так, становится ясно из сюжета: император Павел I, увидев начало спектакля по пьесе российского драматурга Василия Васильевича Капниста и решив, что сочинитель издевается, разгневался да повелел сослать безобразника. А увидев вторую часть, сменил гнев на милость и приказал Капниста вернуть в Петербург. В планшете сцены – углубление, в нем со своими подушками вертится в беспокойном сне Капнист (Алексей Шулин). Вокруг каруселью мчится спектакль: то актеры и актрисы, то посланцы императора, то – герои пьесы.

Одним из главных действующих лиц спектакля стала музыка. Живая, настоящая, сыгранная оркестром, написанная композитором и дирижером Андреем Семеновым при участии Юлия Кима. Музыка по-настоящему волшебная – то кружащая голову, как шампанское, то переходящая в жутковатый, по-булгаковски урезанный марш. При этом Семенов, управляющий оркестром, успевает еще и роль ябедника Неправдина в пьесе Капниста сыграть.

Актерская команда играет очень смешно. Парочка влюбленных – Прямиков (Сергей Олексяк) и Софья (Алла Черных) – рисуют роли, как толстыми фломастерами: он подволакивает ногу а-ля «Донна Роза, я старый солдат!», она напоминает вихляющуюся сломанную куклу. В этих скупых предлагаемых обстоятельствах артисты с помощью режиссера изобретают все новые и новые трюки. А вот семейство Софьи – матушка (Екатерина Тенета) и батюшка (Александр Пожаров) со своими помощниками Заседателем (Геннадий Храпунков) и Прокрором (Юрий Амиго) – просто паноптикум. Первый причмокивает, второй подпрыгивает, третий пошатывается. И такой жутковатой группкой они медленно движутся от портала к порталу (в четвертый раз процессия вызывает в зале гомерический хохот).

В начале 90-х у режиссера Левитина был свой артист – Виктор Гвоздицкий. В работе с ним Левитину было подвластно все – самое дикое, самое сумасшедшее. И в последнее время не в труппе, которая в этом театре есть, не в художниках, с которым тоже все в порядке, а именно в своем артисте более всего нуждался худрук «Эрмитажа». И артист такой в «Эрмитаже» нашелся, и он в «Капнисте» играет одну из главных ролей – императора Павла Первого.

Евгений Кулаков, загримированный и одетый под царя-батюшку, на императора внешне удивительно похож. И кажется, сейчас, как и вся команда, начнет куражиться, бегать и прыгать. Но нет: каким-то удивительным образом он не входит в гротеск. Это счастливое актерское свойство, присущее когда-то Гвоздицкому, именно поэтому умевшему играть любимых Левитиным «сумасшедших» обэриутов. «Капнист туда и обратно» показал, что Кулаков – артист такой же, «штучный», «авторский». Порой, подавая реплики с балкона, умело повышает голос и не срывается в вопль. Он существует на грани, нервен, вспыльчив, порой истеричен, но ни разу не превращается в маску. Кроме единственного раза, в самом финале, когда замирает в позе знаменитого питерского памятника Павлу, и после аплодисментов зрители покидают зал, поеживаясь под его по-хармсовски «медным» взглядом. Так и кажется, что вся полуторачасовая кутерьма была затеяна лишь для одной этой мизансцены. Павел у Левитина – символ эпохи, уходящей или наступающей, как суть самой России.