Разложение андеграунда

Для доказательства того факта, что российское искусство со второй половины ХХ века страдало шизофренией в обостренной форме, не обязательно собирать врачебный консилиум. Достаточно зайти в Третьяковскую галерею на Крымском валу и обнаружить это раздвоение художественной личности. Вот на втором этаже подробно расписана и показана история абстракции, поп-арта, концептуализма, перформанса. Совершенно западная история, начинающаяся с середины 1950-х и идущая до наших дней. Однако поднимаешься этажом выше и видишь, что в эти же годы художники пишут многометровые холсты с рабочими и колхозниками, буквально вдыхаешь килограммы советского масла.

Закономерный вопрос, что хорошо, а что плохо, здесь отдан на откуп зрителям. Хотите идейного и вечного – вот вам академики 1960–80-х, поострее – «Перезагрузка», начинающаяся с Франциско Инфанте и заканчивающаяся Олегом Куликом. Пока музеи остаются хранилищами всего нажитого непосильным трудом, складами и дарохранительницами, ничего тут не поделаешь. Они обречены выставлять все подряд.

В ту же самую ловушку музейного складирования попали и устроители свежей экспозиции. В вытянутых залах, идущих кривой анфиладой, они вновь пишут историю с началом, серединой и концом, относя художников то к одному, то к другому направлению, которому отведен свой временной период и своя порция «представителей». Перед нами чередой проходят первые абстракционисты (сюда отнесена Лианозовская группа во главе с Кропивницким), затем следуют сюрреалисты и мистики (в них записаны Дмитрий Плавинский и Евгений Рухин), «Новые реалисты» (благо недавно тут же была и выставка этих представителей), поп-артисты, соц-артисты...

Каждый зал предстает эдакой энциклопедической статьей, где сначала ты читаешь аннотацию о каком-то арт-течении или направлении, а потом, в качестве иллюстраций, предлагаются конкретные вещи. Еще одно сравнение подсказывают сами кураторы – это «кабинет редкостей», который, впрочем, больше похож на таксидермическое собрание: чучела животных и птиц разбиты на виды и подвиды.

Никто не спорит, такой искусствоведческий ликбез имеет право на существование. Ведь благодаря псевдонаучной позе в залах удалось разместить довольно радикальные и даже скандальные вещи. Их можно наблюдать в разделах «Перформанс» и «Радикальный акционизм» (большое спасибо за Осмоловского, Тер-Оганьяна и Кулика – думали, уже не встретимся). Но проблема в том, что это движение к музеефицированию сегодня не дает никакой пищи ни уму, ни сердцу. В залах пусто, критики сохраняют почтительное молчание.

Что особенно удивительно: буквально рядом, в той же Третьяковке, с помощью всех возможных дизайнерских и кураторских ухищрений мощно актуализируют официальное советское искусство (выставка Гелия Коржева). Вот уж где кипят страсти и ломаются перья. И эти разнонаправленные векторы: осовременивание соцреализма и консервирование нонконформизма – слишком удручающая тенденция наших дней.

Дело здесь совсем не в цензуре, не в тайных министерских замыслах. Просто нонконформисты и андеграунд 1960–2000 годов менее податливый и более парадоксальный материал, нежели холсты реалистов. Здесь без очень личностного, кураторского посыла никак не обойтись – надо быть равным по смелости самим художникам. А вот с этим в нашей музейной среде не очень – взять на себя ответственность за переоценку и перезагрузку всего пласта неофициального искусства ХХ века, судя по экспозиции в Третьяковке, пока некому.