Posted 26 апреля 2010,, 20:00
Published 26 апреля 2010,, 20:00
Modified 8 марта, 06:59
Updated 8 марта, 06:59
Масло на миллион
Картины Ротко показывают у нас словно драгоценности Фаберже – привезено всего 13 холстов и в полутемные залы допускают не больше 60 человек. Свет приглушен; как только выходит один зритель, охранник разрешает войти другому. Между тем, прорвавшись к картинам, гости не слишком долго наслаждаются их изучением, больше общаются друг с другом. Оно и понятно, в двух залах ни одного спасательного круга. В смысле аннотации или сопровождения. Никто не объясняет, как воспринимать эти холсты, покрытые мерцающим слоем красной, желтой и под конец жизни серой и черной краски.
Московская экспозиция Ротко похожа даже не столько на выставку, сколько на церковный ритуал. Здесь происходит приобщение к святыне. Шуточное ли дело – эмигрант из Двинска Маркус Роткович, приплывший в Америку с табличкой на груди «Я не говорю по-английски», оказался самым дорогим послевоенным художником. Он же подтвердил страшное правило: лучший художник – мертвый художник. Самоубийство Ротко в феврале 1970-го и последующие процессы вокруг его наследия создали страшный ажиотаж на арт-рынке. Так или иначе, картин Ротко в России вообще нет, любая его выставка стразу проходит в разделе сенсаций. Западная пресса немедленно объявила об историческом «реванше Ротко» (именно так названа статья в Financial Times).
Увы, но до реванша и триумфа еще далеко. Ведь первый вопрос, который задают поголовно все посетители: как это понимать? В том смысле, что картины слишком уж похожи на обои – висит перед глазами монохромное полотно. Даже не Малевич, которого можно объяснить революционным порывом. Нечто нью-йоркское, из галерейных 1960-х – то ли психоделическое, то ли страшно концептуальное. Авангард мы более или менее объясняем, а экспрессионистские абстракции не поддаются описаниям.
Если верить всему, что написано о Ротко, никакой предварительной подготовки не требуется – просто погружайтесь в красочный слой, испытывайте эмоции от соотношения цветов. Однако устраивать выставку в Москве с расчетом на то, что все немедленно вживутся в абстрактный экспрессионизм, – то же самое, что читать Маяковского без перевода. Сила есть – ума не надо.
Как только картины Ротко открылись для московского обозрения, немедленно появились народные рецепты их «правильного» восприятия. Итак, нужно встать не дальше чем на метр от холста и проникнуться его атмосферой. Скажем сразу – довольно депрессивной. Ротко, как заявляют его биографы, ненавидел капиталистическое благодушие. Так, принимая заказы на оформление университетских или ресторанных залов, он не делал скидок ни на голову, ни на живот: и в том, и в другом случае писал мистические монохромные холсты.
В отсутствие внятной концепции выставки (она названа «Марк Ротко: В неведомый мир»), пришедшие изобретают ее самостоятельно. Одна из посетительниц выставки изложила обозревателю «НИ» странную теорию: мол, Ротко покончил с собой, потому что понял, что ему никогда не дотянуться до славы Малевича. При всей странности этого тезиса, в нем есть доля правды: Марк Ротко, конечно, плоть от плоти русского авангарда, но того, что препарирован в Нью-Йорке времен постмодернизма.
Выставка Ротко могла бы стать эпохальным событием, если бы она пришла с просветительским посылом: если бы она была во что-то вписана – хоть в русский авангард, хоть в американскую атмосферу 1960-х, наконец, в ситуацию, рубежа веков. Но кураторы решили показать драгоценности. И тут уже сказать нечего: вот серое полотно, вот приглушенный свет и вот охранник. Впитываем энергию миллионов.