Таганка: хроника процесса

Выбор для юбилея спектакля «Идите и остановите прогресс (Обэриуты)» закономерен и естествен. В конце концов именно Юрий Любимов вернул на нашу сцену литмонтажи, столь популярные в театре 20-х годов. Именно он показал, какая энергия таится в монтаже разнофактурных текстов. Как обогащаются смыслом данные встык минуты высокой патетики и откровенного шутовства. Скажем, когда краткие справки о заключенных Николае Олейникове, Данииле Хармсе и Александре Введенском прерываются чем-нибудь разухабистым вроде: «Лети, идиот, лети на окончание моей груди!». А лирические строки о вечной любви сменяются шутовской сценкой между Пушкиным и Гоголем.

Юрий Любимов выплескивает на сцену прямо из волшебного шкафа с дюжиной халатов и платьев целую вереницу персонажей самых фантастических расцветок и фасонов. Тут и Елизавета Бам (Полина Нечитайло), и девочка Маша, нашедшая гриб и умершая прямо в кассе универмага (Елизавета Левашова). Тут и Пушкин (Дмитрий Высоцкий) с Гоголем (Шота Гамисония), постоянно спотыкающиеся друг о друга. И Милиционер (Виктор Семенов), который вместо трупа утаскивает живую кассиршу. И Господин Ха (Тимур Бадалбейли), объясняющий высокое значение ноля. И Отец (Феликс Антипов), раскрывающий детям смысл слова «потец». Актеры Таганки легко меняют личину, играя по нескольку персонажей. К ним добавлены музыканты из ансамбля Opus Posth Татьяны Гриденко, а также с десяток манекенов, которыми манипулируют, то кидая их на пол, то раскачивая, как в игре «ручеек». Манекены часто «оживают», обретая поразительную живость. Актеры тем временем застывают рядом с ними практически как манекены.

Открывший вместе со своим театром 41-й сезон Юрий Любимов не растерял ни энергии, ни мастерства. Редко в театре увидишь сцену красивее, чем финал спектакля: с движущимися декорациями, зажженными свечками, теневыми силуэтами и фантасмагорическим хороводом персонажей. Удивительно другое. «Обэриутов» легко представить в контексте годов 70-х (скажем, рядом с «Павшими и живыми», с «Послушайте!» или «Товарищ, верь!»). Но если сопоставить их, скажем, с недавней премьерой в театре «Школа драматического искусства», то с удивлением поймешь, что давно ушедший в аскезу эксперимента Анатолий Васильев не очень далеко продвинулся от «основоположника» Юрия Любимова.

И в спектакле «Илиада. Песнь двадцать третья. Погребение Патрокла. Игры» с «Обэриутами» сходств будет куда больше, чем различий. Дело не в отсутствии занавеса (у Васильева на заднем плане идет активная театральная жизнь: ходят люди в комбинезонах, свободные актеры пьют чай). Не в хорах Владимира Мартынова, написавшего музыку к обеим постановкам. И не в статусе приглашенных музыкантов, и там и там оживляющих действие, когда оно начинает буксовать. Не в общем принципе использования актеров как массовки. И даже не в том, что пупсы, раскиданные по сцене у Васильева, откликаются манекенами Любимова. Похожи задачи, которые ставят перед собой режиссеры, считающие, что «русские актеры не умеют читать стихи», и главным своим долгом почитают научить их этому трудному искусству.

Сказать честно, Юрию Любимову это пока удается лучше. Даже самые горячие сторонники «Школы драматического искусства» за те три часа, пока длится спектакль, разбирали на слух в лучшем случае четыре-пять фраз. Остальные абсолютно пропадали от напряжения, с которым выкрикиваются слова, и неестественности тембра, который задан актерам (к концу представления исполнители Васильева практически сипят, и «Илиада» играется где-то с недельными перерывами). Актеры Любимова доносят до слушателя не только каждое слово, но и знаки препинания, обозначая интонацией вопрос, точку, тире, многоточие, запятую.

Может, дело в том, что для Анатолия Васильева Гомер – только предлог для упражнений и на его месте мог быть телефонный справочник или поваренная книга. А для Любимова важно донести до слушателей, что же говорили, о чем думали обэриуты, люди, так небрежно убранные с поля нашей культуры. Определенная герметичность построения у Любимова становится у Васильева практически безвоздушным пространством.

И любопытно, что сегодня, в год 40-летнего юбилея Таганки, особенно остро ощущаешь прикосновение теней великих, которые живут в этом зале.

Когда-то Михаил Булгаков мечтательно вздыхал, что тоскует по театру с плюшевым занавесом и усатым капельдинером, который бы раскланивался со знакомыми. На премьере Таганки понимаешь, какую ностальгию могут вызывать отсутствующий занавес, побеленные кирпичные стены, наконец, седой, красивый Юрий Любимов, который приветствует публику и занимает свое место в зрительном зале, чтобы фонариком показать актерам, что не так.