Больше, чем профессор

Он вошел в зал (на этот раз залом стала «поточная» аудитория Брянского университета) как-то неожиданно. Заждавшиеся студенты и преподаватели не сразу отреагировали на появление Евтушенко, словно в этот момент все дружно моргнули. Почетный профессор успел даже спуститься на пару десятков ступенек (в этой аудитории двери располагаются под потолком), и лишь тогда с одиночного и неуверенного хлопка началась традиционная для поэта овация. На нем был традиционно невообразимый пиджак (черный с блестящими вкраплениями) и столь же фантастический галстук, ярко-желтый с непонятным далинианским узором.

Галстук, впрочем, недолго воровал у своего владельца внимание зрителей. После того, как ректор БГУ Андрей Антюхов представил Евгения Евтушенко профессором кафедры отечественной литературы XX века, тот, не тратя времени на лишние слова, начал лекцию. Стоит отметить, что по условиям контракта с БГУ Евтушенко должен дважды в год выступать перед студентами университета. И хотя он явно мог бы рассчитывать на определенные уступки со стороны ректората, отказываться от этой обязанности поэт не собирается. Более того, накануне, в поезде Москва–Брянск, он честно признался, что сильно волнуется перед грядущей встречей, и жаловался на только что поразивших его апатией студентов столичного Литинститута.

«Брянская» лекция была озаглавлена «Десять веков русской поэзии». Именно так, напомним, называется собираемая Евтушенко антология отечественной поэзии, главы из которой каждую неделю публикуют «Новые Известия». А в Брянске все «десять веков» ему предстояло сжать до размеров стандартной студенческой «пары» – полутора часов.

Логично начав с пралитературных явлений, к которым он причислил и топот мамонтов, и шелест трав, знаменитый лектор вдруг стал перескакивать от памятников древнерусской поэзии к современным авторам, постоянно сжимая и растягивая историческую материю. Он вертел «литературным процессом», как хотел, от «Cлово о погибели Русской земли» резко переходил к Маяковскому и Ахматовой, а затем возвращался обратно. Даже спорные вроде бы свои взгляды Евтушенко излагал столь убедительно, что хотелось ему верить. Человек, столько раз «державший» внимание стадионов, камерную атмосферу университетской аудитории до краев наполнил творческим электричеством – не перелить бы.

И пророчества его, в другой обстановке оказавшиеся бы в лучшем случае не к месту, а в худшем – просто смешными, неожиданно зазвучали чрезвычайно серьезно. «Уже родилось в ком-то Слово, и ваше поколение его услышит, – почти кричал Евтушенко. – Русская литература еще станет собирательницей совести... Нам еще пригодится наша поэзия».

Когда наступило время вопросов, вдруг повисла пауза. Уже зашуршали чем-то шуршащим самые нетерпеливые, и тут симпатичная первокурсница задала все же первый вопрос о не самой известной книге Сент-Экзюпери «Цитадель», а Евтушенко в ответ пообещал ей «блестящее будущее». «Будущего» захотели многие, и над аудиторией зашелестел кустарник рук. Спрашивали обо всем: как относится к сериалу «Есенин» («чувство стыда и позора»), с кем будет встречать Новый год («один в Переделкине за работой»), водят ли высшие силы пером поэта («мы не инструмент в чьих-то руках»).

Но благостную атмосферу «спрашивали–отвечаем» удалось-таки нарушить. Сделал это студент Фомичев, поинтересовавшийся: «Евгений Александрович, вы постоянно живете и преподаете в Америке, почему же вы нас кинули?» Ух как взорвался Евтушенко: «Почему всех так волнует, где я нахожусь географически? Почему мне все время указывают, где мне жить?» Студент Фомичев уже и не рад был, что спросил (тем более что на него с нехорошим таким интересом начало посматривать все университетское начальство), а поэт продолжал бушевать: «Я учу американцев любить и понимать нас. Я всегда был русским, писал о своей стране!»

Чуть позже, кстати, стало ясно, что для Евтушенко эта тема действительно является больной. Уже вечером, во время застолья, кто-то включил телевизор, и ведущая местных новостей, делая «подводку» к репортажу о лекции в БГУ, произнесла: «К нам в город прибыл из Америки знаменитый поэт Евгений Евтушенко». Градус негодования у «знаменитого поэта» на этот раз был уже не столь высок, но несколько едких тирад по поводу небезразличных сограждан он все же произнес.

Несмотря на это, торжественный визит Евгения Евтушенко в целом прошел по-провинциальному тепло, со всеобщим обожанием, букетами цветов и ломящимися столами. В слове «провинциальность», кстати, здесь не стоит искать подвоха или примет стеба, ибо на фоне снобизма российских столиц нормальные человеческие эмоции уже сами по себе кажутся чем-то из ряда вон выходящим. И уж пусть лучше восторженные почитатели горячо приветствуют известного поэта, чем второразрядную певицу ресторанного жанра, с помощью богатого покровителя пробившуюся «в телевизор», или голливудскую «звезду фильмов класса «Б». Сам же Евгений Евтушенко ко всей этой суете отнесся, как к чему-то вполне естественному. Впрочем, человека, дополнившего общенародную коллекцию афоризмов, хрестоматийным «поэт в России больше, чем поэт», наверное, очень трудно удивить.