Мария Голованивская: "Мне несметных твоих никогда не заполнить смет"

Сергей Алиханов

Мария Голованивская родилась в Москве. Окончила филологический факультет МГУ. Печаталась в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Юность», «Родник», «Золотой век» и других. Стихи опубликованы на персональном сайте, неоднократно озвучены на многочисленных ресурсах Сети. Вышли книги и романы «Пангея», «Нора Баржес», «Cостояние», «Противоречие по сути», «Двадцать писем Господу Богу», «Знакомство. Частная коллекция». «Числа одиннадцатого месяца». Опубликованы сборники стихов: «Лотреамон», «Азбучные истины», «Зной».

Работала и публиковалась в газетах и журналах: «Русский телеграф», «Власть», «Коммерсантъ», «Деньги», «Vogue» - русская версия, рубрика «По-моему». На канале ТВ-6 была редактором и автором программы «Дачники», получившей несколько премий ТЭФИ.

Доктор филологических наук, профессор Кафедры региональных исследований факультета иностранных языков и регионоведения МГУ. Докторская диссертация была защищена по монографии «Ментальность в зеркале языка», эта книга и сейчас научный бестселлер. Лауреат премии МГУ имени И. И. Шувалова.

Мария ведет колоссальную просветительскую и образовательную деятельность по культурному возрождению на базе портала и школы литературного мастерства «Хороший текст». Под ее руководством в этой школе ведут семинары и читают лекции выдающиеся деятели отечественной культуры, Виктория Токарева, Любила Петрашевская, Борис Акунин, Виктор Голышев, Алена Долецкая, наши авторы Сергей Гандлевский, Татьяна Щербина и многие другие.

Недавно в замечательном «Культурном Центре Андрея Вознесенского», который вот уже полтора года работает на Большой Ордынке, и посвящен жизни и творчеству великого поэта, а также всей плеяде и истории шестидесятников, прошел Творческий вечер Марии Голованивской - презентация ее нового сборника стихов «Зной».

Семантический настрой - собственная, авторская трактовка значения слов в динамике текстов Марии Голованивской определяет общую, узнаваемую тональность и энергетику. Гармония и эстетические идеалы, гуманизации пространственных и исторических аспектов удивительным образом становятся просодией стиха. Благодаря проникновенной настроенности масштаб лирического охвата поэта совершенно бескраен - от утренней уличной встречи, до звезд ночного небосвода. При этом выразительность поэтической речи остается естественной, и всегда ориентирована отнюдь ни на развлекательные потребности читателя, а на глубинные, подчас уже забытые, внутренние, может быть, еще школьные идеалы.

Сама атмосфера «Центра Вознесенского» поразительна, слайд шоу:https://web.facebook.com/alikhanov.ivanovich/videos/10220136295460616/

Но на меня и экспонаты, и сама такая живая, но уже музейная обстановка, действует ностальгически... Андрей Вознесенский «заметил» меня весной 1968 года, прочел мои первые опусы и сделал совершенно бесценный подарок «Ахиллесово сердце» - https://www.facebook.com/alikhanov.ivanovich/posts/10220281443569228

Помню, однажды перед Новым годом, уже в восьмидесятых, Андрей Андреевич обмолвился в ЦДЛ, что никак не может «достать» Новогоднюю елку.

- В котором часу Вам завтра принести елку? - спросил я.

- Часов в 5-ть тебе удобно будет?

- Да-да! конечно!

Ровно в пять часов я нажал на дверной звонок квартиры в высотке на Котельнической, и мне открыл сам Вознесенский.

По-быстрому я обрезал, затесал, поставил елку.

Андрей Андреевич тут же ее украсил, бросив на еще влажные ветки кусок темно-бордовой ваты, и сказал:

- Спасибо!

Окрыленный, я ушел... в жизнь.

Мария Голованивская продолжает верить, а главное работать и писать! - способствуя эмоциональному пробуждению, и духовному возрождению читателей. Именно благодаря доверительной интонации ее стихи так хорошо воспринимаются на слух. Звуковая дорожка была опубликована на Сетевой версии журнала «Эсквайер», читают Алена Долецкая и Дмитрий Воденников. Сборник «Зной» представлен в аудио формате - https://esquire.ru/letters/109452-video-alena-doleckaya-chitaet-stihi-poetessy-marii-golovanivskoy/

Мария Голованивская о своем сборнике заметила: «Это стихи, написанные мною с сентября по май 2018 года... Да, в сборнике секс, кровь, разговоры с любимыми, Богом, чертом, судьбой — все то, что и правда меня волнует. Это стихи по существу. В этих стихах для меня главное то, что в них написана правда. Моя правда».

Поэта всегда начинаешь искренне любить с одного какого-нибудь стихотворения, и потом читаешь, и ищешь встречи с ним. Для меня таким стихотворением стало:

Любить красавицу, что у окна скучает

Руками опершись о подоконник?

Как скучно это, как неинтересно

Все кончилось духовно и телесно.

Но что же остается? Ждать убого

Конца нелепого, шарахаться от тени

И разлюбить. Хотя б на грамм, немного,

Любить страшнее праздности и лени.

Эти строки мне особенно близки, кажутся мазками великого художника и напоминают мне любимую картину Эстебана Мурильо «Две женщины в окне».

Презентация стала праздником подлинной творческой дружбы. Поэты читали стихи, видео: https://youtu.be/potr36eKr4s

Мария Голованивская поделилась на Вечере секретами своего мастерства: «Прозу на огромном экранном пространстве страницы можно писать по-разному. В стихотворении такой возможности нет. Ты слышишь стихотворение целиком, и первоначально услышанное невозможно написать по-другому. Есть маленькая глухота, и работа ее устраняет.

Но мне это дается не трудно. Устраняя эту глухоту, можно даже не вспотеть...».

О своем внутреннем мире Мария Голованивская написала: «… в результате перестройки мне пришлось как-то зарабатывать на жизнь. На этом поприще мне довелось повстречать невероятных персонажей, которые чуть было не отняли у меня веру во что бы то ни было подлинное. Но, слава Богу — буквально, слава Богу, именно так — жизнь всё расставила по местам, и те, кто был достоин лучшего, получили это лучшее, а иные сгинули, и никто уж не вспоминает о них.

Мою голову поставили на ноги поездки по России, такой далекой от филологического факультета МГУ. Они дали мне настоящую пищу для ума, которую я, правда, не переставая много ездить до сих пор, продолжаю переваривать и переваривать. Так мне посчастливилось и, надеюсь, ещё посчастливится узнать очень разных людей: богатых, бедных, сильных, слабых, подлых, красивых. От этого знания я часто чувствую превосходство во время умных интеллигентских дискуссий: ребята, думаю, а иногда и говорю я, вы вообще представляете себе то, о чем говорите?

Живя, по сути, три жизни, а не одну: консультантскую, писательскую и академическую — не то чтобы я была христианка среди мусульман и мусульманка среди христиан. Большой ведь разницы нет между всем тем, что ты делаешь головой…».

Редактор Анастасия Завозова отмечает, что Долецкой и Воденникову, да и самой Марии Голованивской удалось превратить чтение стихов в «интимный до обнаженности разговор между двумя то ли любовниками, то ли друзьями, то ли людьми, которые случайно столкнулись душами в этом мире».

Теперь и наши читатели «столкнуться душами», читая прекрасные стихи:

Молитва

Я прошу тебя, милая Господи, пожалей,

Разожми длань свою, отвори затвор

И взгляни из подлобия веселей

Из подобия выведи на простор.

Зубья алчные ты не скаль, палач.

Кос русалочьих, Князь, ей не заплетай.

Что браниться то? Вот тебе калач.

Ну и ей, держи, каравай.

Ладьте, пирствуйте, токмо б поднять чело,

Волюшки обресть, чтобы нажив кою,

Стать прозрачнее, чем само стекло

Пусть наживой быть, не наживкою.

Лето

Небо цвета загорелой девичей кожи,

Вечерами сумерки шоколаднее глаз мулатки,

Ветер жарче дыханья, и на синем продавленном ложе

Мучается луна и дробится в дырявой кадке.

Лето липнет к щеке, клеится, льнет как девка

Беспардонно душно, потому что душит, паскуда,

И вонзается в грудь копье, острие без древка

Или просто осколок, рухнувший ниоткуда.

Осень

Синее. Ласковей синего нету дней.

Осень. С листьями вверх, листьями вниз,

Плавно движение и сразу - сразу видней

То самое, что обнажает стриптиз.

Голое. Перед тем, как залечь уснуть,

Мокнет и мерзнет. Хочет и есть, и выть.

Парк живописен. Носом уткнуться в грудь

Утки носатой и с ней по течению плыть...

Зима

У этой мозаики дней выщерблены цвета,

Глаз отворяй или не отворяй ворота,

Не бельмеса своим бельмом не различить - мороз,

Боли не пляшет нерв, что ноготь врос, что не врос...

Онемевшее тело - немо - суши мосты,

Путник тупым носом не испишет версты,

И напрасно движение вверх расстопыренных рук,

На лету как снегирь - волдырь замерзает звук.

Весна

Весны, весла, теченье, зеленый всплеск,

Лопающихся, как платье, почек бесстыжий треск,

Трепетанье и щебетанье. Нежность. Ещё не до

Жаркого прелюбованья в огнях Лидо.

Только пушисто, не пышно, только едва-едва.

Приоткрывается ниша будущего плода,

Странный слюнявый предок, в котором не разгадать

Яблока переспелого, падающего вспять.

***

Я не знаю, какие подарки сулит мне движение дней,

Может быть с верха, сияющего пустотой, и видней

Куда приведут линии, запекшиеся на руке

К морю, что нет солоней, к озеру или к реке.

К протоке, к устью заросшему. Воды ли стоячий хмель

Голову затуманит. Или кормою в мель,

Как в подушку пуховую лобным бельмом уткнусь,

Сбросив на глубине и баласт, и бесценный груз.

Город

Здравствуй, город историей каркающий во след

Пятипалой лапой своей раскурочивающий века,

Мне несметных твоих никогда не заполнить смет:

Не цена, а стена высока.

Разве можно развилкою улиц кривых смутить?

Иль перекрёстком опасным поставить крест?

Узел изнанки любовной, прокрустова нить:

Клети, не плети арест.

Зонтик вонзая в небо, полой плаща

Собирает каждый прохожий дворник небесный сок

Город: угол краеугольный, уголь, верстак, праща, Дерево, камень, глина, висок.

Рассвет

Красно-белое озеро растекается словно крем

Обдавая сливочным цветом янтарные берега...

Как латинская мудрость журавлиный усталый крен

Навевает « О смерти помни…» . Совсем нага

Башня белая. Приторностью закат

Это варево диких усталых усатых ведьм

Побраниться бы мог лишь с убранством царских палат

Сосны старятся, в кожу вбирая медь.

Растворяя полоску неба, вперяя в даль,

Свой, увы, не единственный рог мучается луна,

И несется на велике, с силой давя педаль,

Толь подвыпивший ангел с гулянки, толь сатана.

Лик

Как ангел на мосту вдруг обронивший тень

Рассеянно глядит, тщась обрести пропажу,

Так неуразумев своих движений день

Сучит минут-часов измученную пряжу.

И вдетая в иглу оборванная нить

Насквозь проходит лоб, соединяя доли,

Латает два конца, стремясь соединить

Начала два: доселе и доколе.

***

Мне никогда не подняться до их высоты идей,

Растворяющих взглядом кремний и с ними иже,

Мною прожито здесь одиннадцать тысяч дней,

И я знаю, тем больше кислорода, чем ниже.

Чем ближе к цветку, к раковине, чище чем

Ядовитый солнечный луч, падающий с неба

Прямо в теплый песок. Белизною играя стен

Ослепляет того, кто пришел, кто прошел, но не был.

***

Милый ангел, ты так весел,

Ты кого надысь повесил,

Шея хрустнула чия?...

И висит как коромысло,

Тень уродливого смысла,

Тень уродливого смысла

Нашей жизни-бытия.

***

Город, объятый небом в сто страниц…

Улицы рахитичны, бледность лиц…

В солнечное сплетенье бьёшь ли ниц…

Низкорослый и коренастый датский принц…

Датский, как сыр расплавленный - грош цена...

Маменькина ль (по Фрейду) здесь вина...

Утопилась как Катерина, шут дери...

Проводил бы хоть из приличья до двери...

Город, поросший небом вкривь и вкось,

Смотрит во след уныло. В горле кость.

***

Рост не тот. Малы карманы.

Горло давит, щиплет нос

В бедрах явный перекос,

На лицо одни изъяны.

Сразу видно торс и ворс

И дышу как будто дышло.

Боже, как такое вышло?

Неужели лишний жир?

Нет, дружочек, тесен мир!

***

Мы приедем с тобой в старый тихий шато

С башней резною, устремляющейся за облака.

Мы для времени мельче, чем решето,

Наша сказка проста, наша ноша легка.

Насладимся фактурой, надежностью стен.

Наши сны будут - что старые витражи

Из мельчайших осколков образов, утвари, тем

Пронзительней, чем голубее. Скажи

Ведь мы будем гулять, закругляя за кругом круг,

Розовой искуственной галькою отрезвляя

Шаг за шагом. А вечерами не разлепляя рук

Станем превозмогать разве что крепость чая.

***

И мир отпрянет в суету,

Когда однажды в пустоту

Мы прокричим три раза: «Хватит!»

И в миг объятья растворив

В ядреных зарослях крапив

Господь в малиновом халате

Нас примет только на порог,

А после к чёрту на пирог

Начинкой сладкою отправит

Однако черта не отравят

Ни мысль, ни грязный наш пупок.

***

Ночь смыкает ладони над моей головой,

Острие устремляя к распахнутым небесам,

Цикл которым привычнее годовой,

Как минутный --- часам.

Балансируя между тем, что будет и сном,

Ощущаешь: некуда больше пойти - пат,

И ступаешь на ощупь, воздух взбивая носком

Потому что боишься: кончиться может канат.

Звезд с небес не хватай: горячи да и руки грязны.

Лучше ешь каравай и в тихую воруй из казны.

***

Радость моя,

Как мне не смять

Эти края?

Радость моя,

Я не пойму

Эту кайму.

Радость моя,

Что за смешок

Этот стежок?

Кромка иль край

Топка иль рай

Ты выбирай!

***

Отче наш, прости нас грешных,

Что живем в полках потешных

Кукол ставя на дозор.

Маркитанка, путь в тумане

Медный грош в пустом кармане

Шутка, а не приговор.

Но намучавшись от жажды,

Отче, мы поймем однажды,

Что заряд наш холостой.

И соломенное сердце

Выйдет прочь, нащупав дверцу

В чисто поле на постой.

***

Обрыв как связь, связь как обрыв.

Мы оборванцы.

И-мейл, что в воздухе застыл,

Рифмует станцы.

Рифмует станции не срок.

А назначение.

Отдай себя мне как оброк.

Как обреченье.

Верни себя мне как обряд.

Как Боже правый...

Обрыв который день подряд

Без переправы.

Я на мосту твоем стою.

Соединенье.

Я вижу точку на краю.

Без промедленья.

***

Галочка, просто галочка у строки

Где обозначено: любви касанья легки.

Отмечено красным: она не проходит так,

Как сходит с руки обычный медный пятак.

Черным подчеркнуто: месть неуместна лишь,

Когда ты как ангел над грустной землей паришь

И кружочком очень ровным обведено:

Тот может вновь полюбить, кому все равно.

***

Давай, скажи, о чем пекутся

Два этих круглолицых блюдца?

О том, чтоб чашки друг о друга

Себя не раскололи грубо.

И им бы не пришлось служить

Буквально чем попало. Жить

Средь хлама, как живем с тобой мы,

Дни, расстрелявши из обоймы.

***

Я люблю эту музыку дней, когда глядишь

Обратно кино: вот здесь ты летишь в Париж,

А здесь ты сказала: «Убийца – писатель зла»,

А здесь просто лямка взяла и сплеча сползла.

А до этого было что-то в чужих словах:

Кто-то, кто знает об отдыхе на островах.

Кто-то, кто знает цену за перелет,

Кто-то кто снимет кожу на переплет.

***

Эта хрупкость связи

Словно тонкость вязи.

Будто бы о том,

Чем и как живем.

Если б знали сами

Были бы словами,

Нам употребленье

Было бы значенье.

Но мы ищем связи

А не только вязи.

Нам бы не значенье

Нам бы назначенье.

И о том живем

Хрупко день за днем.

***

Ты будешь сниться мне, когда

С небес прольется вся вода

И ранним утром первый снег

Упрячет внутрь вчерашний след.

И этим утром или днем,

С тобою мы гулять пойдем.

И ты не дашь мне оступиться,

Упасть, разбиться, раскрошиться,

Но тихо скажешь: Я веду.

На счастье или на беду.

***

Мой многоликий Бог

Чего глядишь устало?

Неужто не сберег

И что-то запропало?

Сначала начинать

Стократно, бесконечно,

Искать в природе мать

Влюбляться бессердечно…

Трепать ее сосцы,

Давать по ягодицам.

Событиям – кресцы,

Несовпаденьям – лица.

***

Линия плывет по небу

Догоняя самолет

Тот на небе точно не был

У кого в крови не лед.

Там, где высоко и ясно,

Там где зеркало звенит

Не видать господних яслей

И заоблачных ланит.

Ни кровинки, ни помета,

Не сыскать среди небес

Лишь летают самолеты,

Чтобы как-то сбросить вес.

***

Это получится старый мрачный Ван Гог,

Если добавить луну и линий аврал,

Надо просто иголкой спрятаться в стог,

Надо просто из лампы достать накал...

Лежа лицом к стене, не знаешь, куда идти.

Бычась, считаешь цифры, боишься примет.

Хуже нет, чем стоять у кого-нибудь на пути

И реветь, как проспект.

***

Мне мерещится за прилавком в магазе Седакова Ольга

Утонченная, некогда прямо красава

Поэтесса с глазами, коленками и не только

Львица – не львица, но уж точно орлица.

Пробиваю порей, баклажаны и что-то из списка

Замечаю горб у кассирши, кривые зубы

Голосит так паскудно: чо не взесили, много вас ходит

А совсем не изысканный стих флорентийский.

Ладно, не Ольга, а бедовая баба за кассой

Только в профиль похожа, что тоже, кстати, немало.

И мужик за спиной теребит поллитровку и сало.

И зима за окном не глумится, а серебрится.

***

Я не могу подпрыгнуть как кузнечик.

Достать рукой до вон той ветки с грушей.

Я не могу запомнить как проехать

И тыщу раз сворачиваю раньше.

Прозрачный вечер насморк вызывает.

От солнца волдыри на белой коже.

Живот урчит и сердце изнывает

Я чье, прости, нелепое творенье?

Дай яблоко, я откушу, бесстрашно

Вон то, красивое, мне так его охота.

Мне жить сезон, я трюк твоей заботы

Я черт-те что, я брак твоей работы.

***

Суденткою когда

Он мне казался богом

Сутулый, с кадыком и перстнем на мизинце

Небритый, с вечно треснутой губой

Поcередине, мало витаминов.

Теперь бредет, в глазах желе от рыбы

В кофтюле бабкиной лазоревого цвета

Обломок жалкий. Нету больше глыбы.

Старик седой не щурится от света.

***

Любить красавицу, что у окна скучает

Руками опершись о подоконник?

Как скучно это, как неинтересно

Все кончилось духовно и телесно.

Но что же остается? Ждать убого

Конца нелепого, шарахаться от тени

И разлюбить. Хотя б на грамм, немного,

Любить страшнее праздности и лени.

***

Я помню все кафе, где мы с тобой сидели

Пили и ели

Друг на друга смотрели

Делали вид, что не любим

Друг друга, сладкое, деньги, пиры вальтасара

Что не выносим угара,

Навара

Что бескорыстные, корыстные, скромные, наглые

Щеки горели, пухлые, впалые

руками сцеплялись ватными, ледяными, огненными,

дышали в лицо пастилками мятными,

а теперь только что-то першит

когда мимо лечу про проспектам

Першит.

Эй, вывески, дайте конфету.

Сжальтесь уже

городские шумные тени!

Что-то першит.

Поцелуя

не будет, будет, когда, никогда.

Тем не менее.

***

С племянницей, сестрой, сидим на дне рожденья

У папы нашего и множество людей

Едят, судачат, обнимают женщин

Куражатся, кричат, чтоб веселей

Играет музыка, танцуют сослуживцы

И проплывает вечер, ночь идет

Уснул усталый гость в торшерной нише

И никого вдруг нет, и горло жжёт

Мысль, что приснилось все, что никого тут нету

И я встаю и нету никого

Давно все умерли

С того немого света

Сигнал не идет,

Ты хоть умри – не идет.

***

Вот скажут мне: тебе осталось жить

Совсем немного, то-то там и то-то

Что сделаю? Заплачу, закричу?

Молиться стану, вспоминать словечки

И заусенцы нервно обдирать?

Или звонить врачу.. И что скажу?

Послушай, друг, я кажется линяю

Иль ненависть к здоровым испытаю?

Я ночью этой точно не усну.

Мне будет страшно. Я впаду в отчаянье.

Меня начнут, наверно, утешать.

Но между мной и теми кто не знает

Когда и им назначат собираться

Разинет пропасть необъятну пасть

И в этот ад не выйдет не попасть.

***

Те, кто были моложе

Бабки уже и дедЫ.

С мною обычно теперь на «вы».

Величают по имени отчеству.

Погорело мое отрочество

Молодость пенкой молочной

Пишется со строчной

А с прописной

Только боженька

Наносной

Уставший, больной

Только буквой – большой.

Безвинно севший,

испарившийся

не горевши.

***

Я работаю на окраине

Где капучино по пятьдесят девять

Переезжаю кряхтя

трамвайные перекрестки

Ребра домов

Как корешки томов

В которых герои все – тезки

И на одно лицо

И прически

заподлицо

А в окнах за шторой

Плачут и ржут

И спят и пердят

Буквально в трех шагах от моей конторы.

Но там где кофе за триста

Где ходят туристы

Где ездят таксисты

Где длинные ноги и тощий зад

Где всякий прикид - наряд

Там тоже спят и пердят

И прячут в стакане взгляд

И кричат.

И старухи

Слепы и глухи.

Нет, я еще хочу поиграть

Я не хочу умирать

Я ехать хочу через шпалы.

Мне мало. Мне мне мало. Мне мало.

***

Когда девочка раскачивается на качелях

Стынет сердце: вылетит, полетит

Шею сломает,

лицо разобьет на части

Но не можешь глаз отвести.

Косы летят, как летночки бескозырки,

В детстве на празднике мальчики носили гордо

но на лице – равнодушие, подобие морды

Ни испуга, ни розовых щек, нет выраженья.

Так и летишь. А мечташь об этом ярко.

Сядешь когда - кофе, давайте, без сахара, без молока. Спасибо.

Аэродром за окном чем-то похож на сани

Засыпаешь в полете или летишь лениво.

***

Мне показалась матерью умершей

Чужая женщина, сидевшая напротив.

Такая же красивая, худая,

С короткой стрижкой русой, острым носом.

Она смотрела сквозь меня привычно

Расстроена была, курила жадно

Мужчина рядом сгорбленный, пустяшный

Но кажется она его любила.

Как мне опять до боли захотелось

Чтобы погладила, чтобы прижала к сердцу.

Чтоб восхитилась мною, чтобы сказала

Вся жизнь моя в тебе, ты знаешь это?

Но даже мама так не говорила

Та, настоящая, которой больше нету

А эта встала и ушла на кухню,

Достав из прошлого прогорклую конфету.

***

И мысли как постельное белье

Все скомканы, несвежи, в пятнах бурых.

Что мужики скоты, а бабы - дуры

О том, что шоколада бы поесть

Потом о раке, что слова все - лесть

Окно б открыть, невыносимо жарко

И хочется чего-то, но чего?

Фейсбук проверить, что там ведьма пишет

Живот свой осмотреть, надутый, если дышит

Быть может все-таки немного подтянуть

Овал лица и эту грудь?

О деньгах снова, о любви недавней

Прошла уже иль теплится еще

Как будто кто-то тронул за плечо

Вдруг вздрогнешь, страшно, страшненько опять

Все - мелкий шрифт, забава насекомых

Не разобрать в очках, не разобрать

А без очков подавно, мир разломан

Не может быть, чтоб все наоборот

А дальше сон и мирный храпоток

Не надо старости, мне хочется еще

Там целовать, где вечно горячо.

***

Квартал – латинский. Окнами во двор.

Пыль шторная, на штопоре полпробки

Ладони влажные, и щеки, и спина.

То молодость была.

Огнем из глотки.

Виновность – не вина.

А стиль походки.

Виновность — не вина, а кабала.

Теперь иначе.

Газа нет в вине.

Графин искрит,

не в силах искривиться.

И не болит.

Вокруг сухие лица.

И нет лица на мне,

И нет лица на мне.

***

Люблю и ненавижу. Вот пейзаж

Что скачет за окном. Вот чашка чая.

Журнал листаешь.

А я крепко сплю.

И в воздухе рукой кого-то глажу -

собаку, снится мне.

Но расстоянье

И тяжесть облака, к котором снег, теснит

Узор причудливый в душе твоей, я знаю.

Разводит нас, но мы потом сойдемся

На краткий миг, что между двух погод.

***

Нет никакого права у меня.

Зачеркнуто.

С какой я это стати

Тут двоеточие

Мне хочется не быть.

Сознаться в глупости

Фигурных пара скобок.

Постой! Я все сумею, я скажу,

Пробел двойной редактору морока

Все эти глупости и вечные тире.

Ты знаешь, как-то вдруг, совсем внезапно

Тупая мысль давай ходить по кругу

И все к тебе стремиться, но зачем?

Исправлено,

Зачем все это нужно?

Тут сноска, год издания, страницы

В квадратных можно скобках по старинке.

Цитата ведь.

Опять цитата, черт!

Черта косая, тильда, многоточие,

косых чертей несметная колонна.

Но все равно, я все равно, увидишь,

смогу, зачеркнуто, увидишь, я смогу.

***

Лежишь, откинувшись поверх постели белой

А за окном гроза и лупит по стеклу

И потолок кружит и тело онемело,

Ничто не я, лишь челочка на лбу.

Как будто глупости, но полные ладони

Жемчужных брызг, куриной слепоты,

Предела нет, ты целиком на воле.

От пошлости всего и простоты.

О-йооооо валяться тихо, без движенья

Парить и думать, да гори оно

Но надо встать, и в этом упражненье.

Зад оторвать, пройти, закрыть окно.

***

Прошу тебя, побудь, не уходи

Давай попьем чайку, посмотрим телик

А хочешь спать? ведь живы еле-еле

Ты погоди.

Давай прокатимся. Заедем по дороге

В японский ресторан или опять в Сабвэй

В кино пойдем, как дети, как миноги

Заляжем средь камней.

Не хочешь? Может, погулять охота?

Пойти в поля, собаку прихватив?

Но вижу я, тебе не то чего-то

Как грустно впереди.

***

Хлеб и бумага по сути одно и тоже

Помазано сверху может быть очень вкусным

Или грустным

зависит от кошелька

Настроения, здоровья

Тощака

Воображения.

Белый

С маслом

Хала

Калач

С геройской заправкой

Затравкой

Кто тут горяч?

С травкой

Правкой

Запретно для толстяка

Сонного и виноватого

Ватного

Тюфяка.

Или здоровяка.

У которого диабет.

Или Макбет.

***

Такие крупные черты лица. Зачем?

Не надо больше скомканного чека

Подъездной тьмы –

Кошачьего клозета.

Не надо колыбели, сон прошёл

Объятий разошелся трупный шов

Сустав хрустит и гнется еле-еле

А память вся в муке как решето.

Что похороны? Место решено?

Неужто оба умерли в постели?

***

Меня примут однажды в хорошем хорошем доме

Я войду нерешительно, робко захлопнув плечи

Коридор, полный книг и каких-то на полках фото

Круглый стол, абажур с кистями, ажурные речи.

Как красиво у вас – я скажу и усядусь в лужу

Мягкий свет шоколадном плеснет на мою неловкость

Мне хотелось давно, - я скажу, опершись о локоть

Убери со стола, - мне подскажет внутренний голос.

Языки медовые в краснодеревной ложе

Облизавшие тысячи тысячи сладких ложек

Как же хочется с вами водить водить хороводы

Как же хочется ваших ваших погладить кошек.

Но не выйдет, увы, другая совсем порода

Из охотничьих мы, и не терпим постылой будки

Нам подстреленный сладок и погони нужна тревога

Нам не шепут о прошлом эти ваши цветы незабудки.

***

Я просыпаюсь ночью и кричу.

Или во тьму бессмысленно вперяюсь

Гримаса боли вдруг, экстаз дебильный

Оскал, улыбка, высуну язык.

Так в жизни – никогда

Ухмылочка,

Надменность,

«Прости меня, я так тебя люблю»

Или тоска.

Та, книжная, тоска.

Я где, ау!

В агонии? В пристойном?

Там нет меня, где я гляжу спокойно.

***

Оса на подоконнике уснула.

Наверно на зиму, а может умерла.

Насытившись рубиновым вареньем,

Наговорив с три короба пурги,

Намножившись, над полем налетавшись

Туда, к лесам, к ручью, к заброшенным садам.

Теперь не то. Прекрасный сон осенний.

Зевота жизни. Праздничный коллапс

Картавость, лишних гласных выпаденье.

Все раздарить, что было про запас.