Posted 25 октября 2007,, 20:00
Published 25 октября 2007,, 20:00
Modified 8 марта, 02:13
Updated 8 марта, 02:13
Актер Валерий Гаркалин:«Я не выписываю рецепты счастья»
– В одном из интервью вы обронили: «В вымысле хорошо то, что человеческие поступки там прекрасны и любовь там ответна. Реальность же такова, что в ней нет ничего хорошего, кроме смерти»…
– Да, я всегда живу вымыслом. И у многих людей творческих профессий вымысел становится реальностью, и человек живет в иллюзиях. В них там действительно все совершенно. В них ответная любовь, мужественные поступки и мощь человеческого характера. Там подлинные эмоции и подлинные чувства, которые в реальной жизни мы не проявляем. Мы полагаем, что это не интеллигентно. Я где-то читал, что в хосписе в последние секунды своей жизни люди вдруг признаются в любви к своим близким. Я подумал тогда: «Неужели им не хватило целой человеческой жизни на то, чтобы найти время сказать: люблю?.. И как же боятся люди своих собственных чувств, что победить этот страх может только смерть.
– Может, для этого люди и придумали театр? Чтобы подглядеть за теми эмоциями, которые они так боятся проявить?
– Вы близко подошли к пониманию. Зрителем движет тайное желание увидеть то, что ты испытываешь на самом деле.
– Выходит, актеры – самые счастливые и мудрые люди на свете? Они позволяют себе не скрывать того, что принято скрывать.
– Знаете, я недавно смотрел фильм о Мольере. И там была смелая французская сценарная версия, согласно которой то, что Мольер положил в основу сюжетов своих пьес, происходило в его жизни на самом деле. В том числе и любовь к чужой жене. Это чувство было ответным, но они оба поступили с ним жестоко. Они убили это чувство в себе. Он – потому что был молод и мечтал о карьере, она – потому что дорожила покоем и своим благополучным браком. Когда она умирала, и он узнал об этом, Мольер приехал проститься с ней. И у постели старой женщины старый Мольер плакал об убитой ими любви. Как у Бродского: «Мой голос, торопливый и неясный, тебя встревожит горечью напрасной, и над моей улыбкою усталой склонишься ты с печалью запоздалой»... Это к вопросу о счастье и мудрости актеров.
– Значит, даже гении могут быть бессильны подняться над собственными страхами?
– Человек по природе своей беспомощен. Удивительно беспомощен. И я, и вы, и все, кто живет рядом с нами. Он беспомощен перед природой, перед ее удивительным однообразием. Утро всегда придет на смену ночи. И не изменится ничего. Другое дело, что мы можем менять свое отношение к утру. Оно может быть отрадным. Оно может быть радостным. Но оно неизменно придет на смену ночи. Человек беспомощен пред жизнью. Посмотрите, весь двадцатый век – это век персонажей Чаплина, которые так и не смогли приспособиться к огням большого города. Человек слаб, мал и несчастен. И как страшит его неизвестность! Он не знает, что там, за дверью. И никогда не узнает. И эта обрушившаяся на него загадочная природа вещей ломает человека. Он полнится страхами, причем страхи эти порождает его больная душа, а не природа. Природа человека невинна, она не знает страха. Она подчиняется единому закону жизни. «Противозаконниками» нас делает наша голова. Именно голова провоцирует нас на преступление, а нашу жизнь превращает в бесконечную пьесу абсурда. Причем первым абсурдистом я назвал бы Гоголя. Вспомните его «Женитьбу» – чем это не пьеса абсурда? Все-все, что потом нащупал Беккет, было открыто еще в гоголевской «Шинели».
– Выходит, чтобы человеку обрести первозданную целостность и гармонию, ему нужно отказаться от разума и отдаться природе?
– Вы хотите, чтобы я прописал вам рецепт счастья? Думаете, это возможно? Я могу лишь повторить вам совет Дона Хуана, героя Кастанеды: «Выбирая путь, помни, что твой – один из тысячи. И что каждый из путей все равно приводит в тупик. Но лучше выбери тот, по которому ведет тебя сердце. Чтобы потом ни о чем не жалеть».
– Вы сами прислушивались к сердцу, когда, закончив московский театральный вуз и имея возможность получить место в столичном театре, уехали в Кемерово?
– Да. Это был только душевный порыв. Речь шла о солидарности. Редкий случай, когда курс превращается в художественный коллектив, независимый и целостный. У нас так сложилось. Мы поехали в Кемерово всем курсом.
Фото: ИТАР-ТАСС
– Вы были одним из первых, кто ушел из тихого омута академического театра в бурные воды антрепризы. Можете развеять миф о том, что антреприза – это что-то не очень хорошее? Или не станете?
– Я мог бы вам сейчас нарисовать красивую гипотезу о преимуществах антрепризного движения перед академическим театром и обосновать свой выбор разными умными доводами. Я бы мог сказать, что мне не о чем жалеть, так как не могу похвастать, что в академическом театре я участвовал только в шедеврах. И что главное преимущество антрепризы над театром – это свобода выбора, чего нет вообще в академическом театре. В антрепризе ты не подходишь несмело к доске, чтобы прочитать, участвуешь или не участвуешь ты в выбранном за тебя спектакле в роли, которую кто-то тоже заранее выбрал для тебя. В какой-то мере и в антрепризе мы выбираем, но мы и выбираем партнера, пьесу, режиссера. И главное – мы выбираем роль. Мы имеем возможность создать себе богатейшую палитру образов. В академическом тебе не надо даже жить – за тебя всю твою жизнь уже придумали. А в антрепризе нет даже дома.
Я много что мог бы сказать в пользу антрепризы, и все эти перечисленные доводы, и кое-какие из не перечисленных были бы верны. Но на самом деле я ничего не решал умом. Все просто случилось. Однажды два моих спектакля – один антрепризный на «Таганке» и один из репертуара Театра сатиры – совпали по времени. Неустойка за неучастие в антрепризном была такой, что я бы ее не смог уплатить. Я за неделю предупредил руководство Театра сатиры, что не смогу участвовать в спектакле, но был не понят, а потому был вынужден оставить театр. Меня просто вышвырнули оттуда. Я остался на улице. Так академический театр остался по одну сторону баррикады, а я с антрепризным – по другую. Дальше началась совершенно другая жизнь, в которой я успевал только участвовать. Это время ворвалось в нашу жизнь, как Тартюф, и рухнули основы всего.
– Вы получали извинения от Ширвиндта после этого?
– Много лет мы были в сильном гневе друг на друга, но время лечит раны.
– Возвращаясь к антрепризе. Ей часто приходится слышать упреки в качестве спектаклей.
– Да. Копья ломаются именно здесь, когда речь идет об антрепризе. Главное обвинение в ее сторону – это обвинение в халтуре. Но трудно себе представить, что я с Таней Васильевой и Арменом Джигарханяном однажды собираемся и говорим: «Как бы нам сделать халтуру?» Мы хотим сделать спектакль. Другое дело, получится ли он таким, каким мы хотим его сделать. «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется»… Да, главный риф антрепризы – это вопрос качества. Но у меня есть шанс обойти этот риф свободой выбора. Я могу выбрать то, что считаю нужным. Вот в этой свободе и есть начало отношения к качеству. Я хочу выбрать хорошую пьесу. Хорошую роль. Хорошего партнера. У меня есть преимущество. Этим преимуществом не обладает актер академического театра. Он обречен на то, чтобы ждать, что когда-то планеты сойдутся так, что спектакль состоится. Из всех спектаклей академических с моим участием я могу назвать только один, который меня устроил. Я его играю уже 20 лет своей жизни. Его поставила Людмила Рошкован, он идет в студии «Человек». Пьеса «Стриптиз» польского абсурдиста Мрожека. А в Театрах сатиры и Образцова, где я много лет играл, в последние годы уже понимал, что я – в пустоте.
– Это чувство пустоты рождает желание искать тех, с кем можно идти дальше, или оно просто греет сознанием того, что равных нет?
– Тут есть две правды. Каждый из нас одинок. В силу того, что так устроен мир. Мы приходим сюда одни, одиноки здесь и уходим отсюда тоже в одиночестве. Все это так, но есть и другая правда. У того же Бродского сказано: «Пустота, очевиднее, хуже ада. Некому сказать: «Не надо»! Наша душа содрогается от пустоты. Нам нужно, чтобы нас любили. А если нет, то ненавидели. А если нет, то хотя бы презирали. Чтобы хоть кто-то испытывал к нам хоть какие-то чувства.
– Слушая вас сейчас, начинаю думать, что монологи вашего героя из «Бумажного брака» вам близки…
– Да. Мне вообще нравится эта пьеса. Она написана моей любимой драматургессой Ганой Слуцки в соавторстве с Сергеем Бодровым. Она с иронией говорит об очень важных вещах, говорить о которых серьезно, напрямую нельзя – вам будет скучно слушать. Человек на пороге смерти пытается согреть и сделать не чужими друг другу двух совершенно чужих и глубоко несчастных людей. Казалось бы, зачем это ему? Он на пороге. Для него уже все кошки черные. Потому что он прозревает на этом пороге. Он понимает, что все, все в этой жизни можно оправдать только любовью, которой мы все так боимся. От которой мы все так бежим. Мы прячем голову в песок: «Нет-нет-нет! Только не это. Только не настоящее чувство. Зачем мне все эти взлеты и падения? Зачем мне вся эта боль? Я буду жить тихо, незаметно…» Кстати, в моей любимой пьесе Мрожека, о которой я говорил, финал тоже замечательный. Он там пишет: «Можно покончить с собою даже за пять минут до собственной смерти». Перефразируя его, я скажу, что надо успеть признаться в любви. Пусть даже за пять минут до смерти.
СПРАВКА
Актер Валерий ГАРКАЛИН родился 11 апреля 1954 года в Москве. В 1978 году окончил Музыкальное училище имени Гнесиных, работал в Театре кукол имени Образцова. В 1988 году окончил факультет массовых представлений ГИТИСа (курс Вячеслава Шалевича). По окончании института поступил в труппу Московского Театра сатиры. Параллельно выступал на сцене театра-студии «Человек». В 2001 году Валерий Гаркалин ушел из Театра сатиры. Выступает в антрепризных постановках. В 1989 году дебютировал в кино в криминальной картине «Катала». Фильмография актера насчитывает более 30 картин. Среди них «Белые одежды» (1992), «Бедная Саша» (1997), «Женщин обижать не рекомендуется» (1999), «Досье детектива Дубровского» (1999), «Ландыш серебристый» (2000), «Кодекс чести» (2002), «Кожа саламандры» (2004), «Попса» (2005), «Не было бы счастья…» (2006), «Путина» (2007). Преподает в Российской академии театрального искусства (бывший ГИТИС). Лауреат премии «Киношок» за роль братьев Кроликовых в фильме «Ширли-мырли» (1995). Заслуженный артист России (2001).