Четыре яйца в одной корзине

В мировом кино существует отчетливый тренд, который можно назвать «Истории тихих убийц». Фильм этой серии всегда начинается с титра: «Основано на реальных событиях», за которым, как правило, не стоит ничего, кроме того, что его автор вычитал в желтой прессе или на что наткнулся в Сети, где хватает сообщений типа «Школьник расстрелял половину класса», «Отец убил троих детей», «Сыновья хладнокровно зарезали родителей», и загорелся желанием снять об этом кино. Но не так, как делают документалисты, кропотливо изучающие судебные дела, добивающиеся свиданий с осужденными и заново расспрашивающие свидетелей, – а что называется, «от балды», то есть исходя из собственных представлений о том, как подобное могло случиться.

При таком подходе к делу в тысячной доле случаев на свет появляется «Преступление и наказание», в сотой – «Отвращение», «Слон» или «Что-то не так с Кевином», а сплошь и рядом возникает нечто вроде открывшего международный полнометражный конкурс фильма Хоакима Лафосса «После любви» – перенасыщенного необязательными и ничего не объясняющими сценами рассказа о теряющей рассудок молодой женщине, которая, в конце концов, совершает ужасное убийство. Препятствие, о которое расшибся режиссер, очевидно – преступление лишено внешних причин и мотивировано лишь тем, что происходит внутри героини и весьма однообразно отражается на все более опущенном лице актрисы Эмили Декен, получившей за эту роль награду в каннском «Особом взгляде». Впрочем, к ней никаких претензий – кроме разве что той, что она не Аста Нильсен, не Тильда Суинтон и не Виттория Меццоджорно, лица которых способны открывать зрителям потаенный мир человеческой души.

В ту же ловушку угодил и филиппинский режиссер Брильянте Мендоза, снявший фильм «Захваченные» по следам реального захвата группы заложников мусульманскими повстанцами в 2000–2001 годах. Действительная история тянулась целый год, и при желании из нее можно было или выжать два вразумительных часа, или восполнить воображением пробелы в материале, но ничего подобного в картине нет. Террористы, заложники, правительственные войска – все слилось в мутный ком, в котором нельзя ни различить отдельных лиц, ни разобраться в их действиях, ни даже понять, кто в кого и откуда стреляет. Хотя если Мендоза хотел поставить зрителей в положение, родственное тому, в которое террористы поставили захваченных, ему это удалось – и в результате он вполне может рассчитывать на приз зрительских антипатий. Правда, толку в подобном эксперименте над восприятием аудитории нет ни малейшего. Толк мог бы быть лишь в том случае, если бы режиссер поставил перед собой задачу разобраться в происшедшем и смоделировать его картину, не ясную участникам событий, – но как раз познавательной цели у него не было. Что в принципе характерно для кинематографистов, полагающих, что плоды их бесконтрольных фантазий, не тронутых разумом и рефлексией, – достойный экспонат для публичного созерцания.

А вот конкурсная картина «Неоднородный» из другой серии – «местечковое кино», то есть кино, почти не выходящее за пределы своей национальной ниши. В Анапу завозят узбекское, в Питер завезли иранское. «Неоднородный» – не слишком удачный перевод: речь идет о мальчике, которого выкормил десяток деревенских женщин, поскольку его мать умерла от родов. Словом, вырос если не сын полка, то сын женского батальона, поскольку кормилицы то и дело сбиваются воедино и либо попрекают его своим молоком (когда он ведет себя плохо), либо гордятся своим молочным вкладом (когда он ведет себя хорошо). Если бы во все это можно было поверить, то имело бы смысл смотреть как этнографический сюжет про странную далекую жизнь, но так как перед нами – явная и не очень складная выдумка, да еще с моралистическими интенциями и пропагандистскими вставками, нет большого смысла и смотреть на экран, где нет пищи ни для ума, ни для сердца.

Так что пока больше всего порадовал фильм открытия – «Большое представление» Бенуа Делепена и Гюстава Керверна, где два комика – Бенуа Пульворд и Альбер Дюпонтель – играют двух братьев-придурков, которые забавляют зрителей фразами, напоминающими реплики персонажей знаменитой пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» («Раньше у нас не было будущего, а теперь мы лишились прошлого», – говорит один брат другому после сообщения матери, что она по пьяни не помнит, от кого их родила), и одновременно эпатируют окружающих антибуржуазными выходками в духе провокационных «Идиотов» Ларса фон Триера с их призывом пестовать в себе «внутреннего идиота».