Молодо и зелено

В последнее время слово «молодежь» лично у меня, человека далеко не старого и скорее даже молодого, вызывает очень неприятные позывы. Если в программке сказано «молодежное направление», «автор – молодой талантливый художник», «фестиваль молодежного творчества», значит, что-то там нечисто. В лучшем случае тебе предложат студенческий КВН (чем бы дитя ни тешилось), в худшем – некое бессвязное, необузданное действо (типа граффити или стрит-арта) с налетом анархизма, с привкусом цинизма и бессовестно пустое по форме и содержанию. В добрые советские времена «молодежью» обозначалась тинейджерско-студенческая прослойка, которой манипулировали комсомольские работники (а все остальное – дворовые банды). Сегодня на радость тем же работникам словечко возрождается и уже мелькает в официальных документах.

Последний тому пример – художественный фестиваль «Стой! Кто идет?», который проводит Центр современного искусства сразу на трех выставочных площадках. К чести устроителей, в этот раз они отказались от эпитета «молодежный», который критики разгромили в прошлом году. «Может ли возраст служить оправданием глупости и непрофессионализму? – спрашивали тогда. – До какого времени можно оставаться «молодым»? Ведь иным художникам уже около 30-ти, а Пушкин, как известно, к этим годам много чего сделал помимо детей и долгов!». Однако поиск «незнакомого племени» продолжается, охота за свежей кровью в самом разгаре, и фестиваль «Стой! Кто идет?» по-прежнему вне критики оттого, что работает-де с молодыми талантами. Если уж быть до конца честными, то многие молодежные фестивали (в том числе и этот) просто вывозят провинциальных художников-артистов в столицу – и это единственное «новое», что они предлагают столице. И уже если из кучи вывезенного хлама окажется нечто вразумительное, триумф делу обеспечен.

А ведь было время, когда «молодежь» совсем исчезла с горизонта: в начале 1990-х, когда все вместе стали осваивать культурное наследие, отнятое советской цензурой. В этой ситуации все были равны – и профессора, и студенты, которые открывали тексты Дерриды, социологию Питирима Сорокина, театральную систему Ежи Гротовского и рассказы Пелевина. Все возрасты были уравнены и в карьерных условиях – почва тряслась под ногами, институты рушились, вчерашние доктора отправлялись в репетиторы, а продвинутые (со знанием языков и компьютера) аспиранты возглавляли кафедры.

Нынче все возвращается на круги своя: появились богатые «взрослые», которые в порыве альтруизма готовы поддержать «детей». Однако критерии для такой поддержки очень специфические. Во-первых, «молодежь» не должна быть умнее «взрослых» и не должна с ними конкурировать – постановки Дмитрия Чернякова в Большом театре или Кирилла Серебренникова в МХТ до сих пор проходят в разряде «молодежных» – только в этом случае можно попасть в святые стены. Во-вторых, «молодым» не пристали пессимизм и серьезность (они должны быть энергичны, веселы и сыпать остротами в стиле Comedy Club). В-третьих и в главных, молодые должны взрослых слушаться (слушаться продюсеров, кураторов, директоров, партию «Единая Россия»). За это молодые таланты получают «зелень» в положительном смысле – конвертируемую валюту для того, чтобы купить модную одежду, модную машину и сходить в модный клуб. Этот взаимовыгодный обмен порождает страшную халтуру как с той, так и с другой стороны: чиновники старательно записывают, что объяли своим вниманием энное количество подростково-молодовозрастного контингента, молодежь бессовестно придумывает проекты, которые всех устроят.

Не беда, что «молодежное кино» живет один день, выставки – набор банальностей, спектакли «новой драмы» вызывают у критиков приступы жгучей ненависти к театру, а поп-певцы – подопечные продюсеров-отцов… Вы и без меня видите, кто они в искусстве. Одна только проблема – к сожалению, нынешняя молодежь совсем не хочет взрослеть.