Дени Аркан

– Кто такие «варвары»? Я слышал два мнения – имеется в виду новое поколение материалистов, второе – те, кто пытается разрушить нашу цивилизацию, то есть те, кто разрушил башни-близнецы.

– Варвары – те, кто являет собой противоположность и угрозу вашему личному миру. Наша культура создана греками, считавшими себя столпами цивилизации, знания и прогресса, а всех прочих – варварами. И римляне переняли подобный подход. «Мы – римляне, остальные – варвары». Если вы сейчас живете в Вашингтоне или особенно являетесь членом правительства, для вас варвары – те, кто атаковал Нью-Йорк. Если вы житель Канады, умирающий от смертельной болезни, и вы взрощены книгами и идеологией европейской культуры, а ваш собственный сын в жизни не взял в руки книгу и вечно таращится в экран компьютера и играет в видеоигры, тогда варваром вам покажется ваш сын. Если вы – полисмен, охраняющий порядок на улицах города, то варвары – это драгдилеры, нелегалы из Колумбии, Турции или Таиланда, наводнившие страну героином. Словом, «нашествия» такого рода нас окружают со всех сторон.

– Но ведь поколение шестидесятников тоже можно назвать варварами, ведь в свое время они разрушили уклад, существовавший до них?

– Не совсем. Они не столько разрушили, сколько изменили. Безусловно, они разрушили предыдущие системы ценностей, применительно к моей стране (Канаде. – Прим. ред.) – прежде всего религию. В попытке поколения обрести собственную свободу, в том числе сексуальную, исчез целый ряд семейных традиций. Но я бы не спешил осуждать тех людей – ведь и я часть того поколения, которое обладало ко всему прочему высшим благородством и лелеяло мечту о прекрасном, безупречном, разумном и справедливом обществе. То поколение не было эгоистичным. Проблема в том, что сейчас их мечты кажутся пустыми и бессмысленными. Именно эта мысль мучает моего героя перед смертью.

– Сначала «падение империи», затем – «нашествие варваров». Что дальше: рождение новой империи или полный хаос?

– Может, средние века? Темные века…

– Боитесь?

– Боюсь.

– Ваш взгляд на будущее столь пессимистичен?

– Ну, это зависит от многих обстоятельств: кто ты, где ты есть, как ты устроен в жизни и что она тебе сулит. Когда был Советский Союз, обладавший огромной властью, и существовало противостояние между русскими и американцами, будущее многих пугало. Теперь это закончилось, и вполне возможно, что некоторые нации будут существовать в мире и согласии в следующем столетии. Мы-то, канадцы, всегда жили в мире, может, и вы будете…

– На мой взгляд, в конце 90-х большинству людей будущее представлялось весьма оптимистическим и внушающим гордость. Конец империи, конец противостояния. Теперь все изменилось, и человечество куда более мрачно настроено.

– На мой взгляд, идея конца истории довольно глупая. История никогда не заканчивается, только видоизменяется. Для меня нынешнее время носит отчетливый характер преобладания американской империалистической власти. Чем это закончится, мы не знаем. Но очевидно, что американцы будут продолжать мелкие войны по всему миру, затевая их каждые десять лет. Балканские войны, войны на Ближнем Востоке, в Афганистане, во Вьетнаме и где угодно – против Кореи, Пакистана, но они будут недолгими и немасштабными.

– Может быть, подобные сражения помогают предотвратить подлинное нашествие варваров, ослабить тот же Талибан, например?

– Конечно, именно это они и делают!

– Может быть, тогда Америка – последний оплот цивилизации?

– Ну уж цивилизации.

– Такой, какой мы ее знаем?

– Все же скажем, американской власти. Любая империя по определению бьется сама за себя, за целостность своих границ, за собственную гегемонию. Они вынуждены сражаться, потому что иначе они просто будут отбиваться от нападений. Что, правда, совершенно никак не гарантирует того, что наши с вами нации, впрямую не связанные с основными конфликтами, будут жить в мире…

– Нынче мы обитаем в мире сиквелов – продолжений старых картин. У вас на создание продолжения ушло 17 лет.

– Сиквел – это нечто, что ты делаешь сразу после хита, учитывая выгодную финансовую ситуацию. Тогда, после первой картины, мои продюсеры и дистрибьюторы предлагали мне снять продолжение, потому что это имело бы практически гарантированный успех. А я не хотел, потому что в тот момент мне больше нечего было сказать об этих людях, и я вообще не предполагал когда-либо к ним вернуться. Теперь я снял продолжение, что коммерчески совершенно не выгодно – за семнадцать лет аудитория выкинула из головы первую картину. С чего бы им заинтересоваться второй? Но у меня была тема, которую хотелось обсудить: человек перед лицом смерти. Но мне хотелось развить эту тему в легкой, воздушной, ироничной манере, с улыбкой на лице. Я никак не мог найти способа это реализовать, до тех пор, пока не вспомнил о тех прежних персонажах. Именно с ними мне проще всего было бы говорить о смерти легко, именно так, как мне бы хотелось.

– Замечено, что в центре внимания в картине – не смерть Рэми, но конец целой эпохи. Что мы теряем с уходом этого времени, этого поколения?

– Люди, создававшие и почитавшие книги, люди, создававшие и почитавшие идеологию, – все это крайне важно, люди, считавшие себя последними могиканами европейской культуры. Те, кто приходит на смену, будут совершенно другими, мы ничего не знаем о них. Мы не знаем, лучше ли это или хуже – они просто другие.

– Мне показалось, что вы с симпатией относитесь и к молодому поколению?

– Совершенно верно. В них есть чудесные качества, абсолютный профессионализм – и умение решать проблемы. Для них не существует границ. Родившись в Канаде, человек может работать в Лондоне, а жениться на француженке. Национальность перестает быть чем-то значимым. И это то, что привлекательно в глобализации. Это потрясающе: путешествует и распространяется музыка, художественные произведения, образы. Исчезает национализм – и это великое достижение.

– А могли бы вы снять фильм о проблемах и судьбах молодого поколения?

– Никоим образом. Вы, молодые, существуете в очень особенное время. Если говорить о сексуальной жизни, которая чрезвычайно важна, то это эпоха после изобретения противозачаточных средств, которые убили все страхи, стерли границы и расширили область дозволенного. И – одновременно – повлекли за собой возникновение и распространение СПИДа. С 75-го года до восьмидесятых – это был золотой период. Рай. Когда кто угодно мог спать с кем угодно, без страха, без проблем. А сейчас все иначе. Я, правда, староват, чтобы знать наверняка, но я догадываюсь.

– Вряд ли сейчас вы планируете новый сиквел, но может быть, лет через пятнадцать вы снимете еще одно кино о поколении Себастьяна – сына умирающего Рэми?

– Разумеется. Это фильм с открытым финалом. Он улетает со своей будущей женой, но вспоминает страстный поцелуй с другой девушкой, что он сделает дальше, мы не знаем. Не исключено, что через пятнадцать лет, если я буду здоров и все еще буду хотеть снимать кино, может быть, я вновь навещу этих людей.

Дени АРКАН родился в Квебеке в 1941 году. Сегодня (наряду с Дэвидом Кроненбергом и Атомом Эгояном) он один из самый знаменитых и авторитетных канадских кинематографистов. Учился в школе иезуитов, далее получил образование на историческом факультете Монреальского университета. Был журналистом и политическим активистом. Путь в кино начал с документалистики. Затем работал в Национальном совете по кино Канады, но его дебютная картина «Люди хлопка» была запрещена властями. Дени Аркан впервые у себя на родине прославился как соавтор сценария и режиссер популярного сериала «Империя», показанного во многих странах мира, включая Россию. Всемирную славу принес Аркану его «Закат американской империи» (1986), получивший девять канадских национальных кинопремий, приз ФИПРЕССИ в Канне и номинацию на «Оскар» в категории «Лучший иностранный фильм». Следующий его фильм «Иисус из Монреаля» (1989) получил в Канне Гран-при жюри, а также 12 национальных канадских кинопремий, множество наград разных фестивалей и еще одну номинацию на «Оскар». «Нашествие варваров» удостоилось двух премий последнего Каннского фестиваля – за лучший сценарий и лучшую женскую роль.