Posted 25 августа 2014,, 20:00

Published 25 августа 2014,, 20:00

Modified 8 марта, 04:21

Updated 8 марта, 04:21

Режиссер Михаил Бычков

Режиссер Михаил Бычков

25 августа 2014, 20:00
Все чаще звучат жалобы на то, что в провинции талантливые режиссеры выдавливаются из театров и художественные коллективы обречены. Обозреватель «НИ» побеседовала с Михаилом БЫЧКОВЫМ, создателем и художественным руководителем воронежского Камерного театра о секретах успеха и долгой жизни одной из лучших трупп русской пр

– Камерный театр своим существованием разрушает стойкий стереотип, что в провинции художественному делу долго не продержаться: либо чиновники прихлопнут, либо невежественная публика задушит равнодушием. Созданный в годы начала перестройки, когда зрители в театр перестали ходить, а актеры разбегались даже из столичных академических трупп, Камерный театр стал одним из культурных брендов Воронежа. Хочется, чтобы вы поделились секретами успеха.

– Мне как-то никогда не приходило в голову называть свою режиссерскую судьбу успешной. Боюсь, что яблоки в чужом саду всегда кажутся слаще, а дороги глаже! За десятилетия моей работы в театре годов «тощих коров» было куда больше, чем «тучных». В биографии много всего. Скажем, я был изгнан из Барнаула, который с давних времен славится своим «людоедством» по отношению к режиссерам. Это тот самый театр, где только что «съели» Митю Егорова, до этого был Владимир Золотарь… Можно долго перечислять имена всех «съеденных». Моя история тогда была громкая, и годы были такие, что найти режиссеру работу было в куда труднее, чем сегодня. Семья, маленький ребенок… Я тогда всерьез задумался уходить из профессии, держался, по-моему, чисто на упрямстве, никаких перспектив не светило. Тогда меня позвал в Иркутск Вячеслав Всеволодович Кокорин, учитель нескольких поколений провинциальных актеров, замечательный режиссер, один из опорных людей в российском провинциальном театре. Я у него проработал несколько сезонов, ставил Чехова, Шекспира, Байрона.

– Почему же вы сменили привлекательную профессию режиссера – свободного художника на профессию худрука? Отказались от свободы ради ответственности, от жизни, занятой исключительно творчеством, ради жизни, заполненной делами, от творчества весьма далекими?

– Знаете, мне кажется, что есть люди, которые идеальны как наемные служащие. Они легко перемещаются из одной фирмы или компании в другую. И везде одинаково полезны. А есть индивидуумы, для которых важно создание собственного дела, где ты полный хозяин. Я явно принадлежу ко второму типу. Мне всегда был интересен театр, в котором я могу определять все: и репертуарную линию, и состав труппы, и планы сезона… Это не похвальба. Это данность натуры.

– Тип режиссера-худрука сейчас, кажется, становится такой же редкостью, как белый тигр…

– Судя по тому, что последние годы меня зовут в театры (самые разные и даже очень престижные и столичные) уже не на разовые постановки, а сразу худруком, то – да, явно в этой области наш театр переживает кризис. Когда много лет что-то упорно выжигается, потом там очень трудно ждать прорывов. Но мне кажется, что сейчас начинается какое-то движение, приходят новые лица. Дай бог, чтобы их не сломали и не задавили.

– Что у вас есть хозяйская хватка, железная воля строителя и умение сцементировать коллектив – стало понятно уже во времена Воронежского ТЮЗа. Но вот ваше намерение построить новый театр аккурат в годы наибольшего экономического провала – это свидетельствует о наличии авантюрной жилки… Когда люди перестали ходить даже в любимые театры, на что вы рассчитывали, открывая Камерный?

– Во-первых, не все зрители перестали ходить в театры. Отсеялся балласт, остались лучшие, те, для кого театр был жизненно необходим. Да, такой публики всегда немного – и тогда, и сейчас. Но она – та, для которой и хочется работать. Залы на восемьсот мест пустовали, а наш зал на сто мест буквально с самого начала был забит. Собственно, все эти двадцать лет мы и выживали преимущественно благодаря любви публики. Когда Камерный театр задумывался, я провел переговоры с целым рядом артистов из разных театров Воронежа, но когда дошло до реального ухода с обжитого и теплого места на продуваемое пространство нового дела – решились только четверо. Так что первые мои постановки были исключительно малонаселенными: «Береника» Расина, «Сторож» Пинтера… Потом к нам приехали Наталья Крымова и Александр Свободин, и они как-то очень впечатлились тем, как мы живем и как работаем. И стали о нас говорить и писать… Это была большая человеческая и моральная поддержка. Что же касается материальных условий жизни… Было очень тяжело. Никаких отдельных помещений нам никто не дал. Выделили правое крыло гигантского Дворца культуры железнодорожников, где мы двадцать лет и прожили. Так что если зритель в антракте отправлялся искать туалет, то мог заблудиться и вернуться только к концу представления… Это я к тому, что никакая бабушка нам не ворожила, никакой дяденька сверху золотым дождем не поливал…

– Бывали моменты, когда хотелось бросить к черту эту галеру и махнуть хоть в Прибалтику, хоть в Питер, хоть в Москву?

– Не раз. Весь наш театр неоднократно оказывался на пороге закрытия. Жизнь была да и остается достаточно тяжелой. Труппа маленькая (у нас и сейчас в основном составе – 11 человек), работать приходится много. Денег, особенно в первые годы, не хватало даже на необходимое. Приходилось вспоминать о своем первом образовании театрального сценографа и самому делать декорации, поскольку не было средств пригласить кого-то. Актеры не выдерживали такой аскезы – уходили. И несколько раз мне хотелось махнуть на все рукой – ну, не приковали же меня к Воронежу! Присматривался то к одному театру, где ставил спектакли, то к другому. Но судьба всякий раз что-то изобретала. Судьба упорно возвращала в Воронеж, в свой театр, и когда все уже казалось совсем безнадежным – откуда-то всегда находились какие-то силы и резервы все начать сначала… Конечно, когда я почти тридцать лет назад сюда впервые приехал, я совсем не думал, что именно Воронеж станет моим городом. Но так сложилась жизнь.

– Не похоже, чтобы вы жалели о своем выборе…

– Каждый выбор неизбежно отсекает все иные варианты, их иногда жаль. Но я понимаю, что это редкая удача для художника – делать театр, который тебе самому интересен. Театр ведь делится вовсе не на «столичный» и «провинциальный», не на «современный» и «традиционный». Театр делится исключительно на хороший и плохой, или иначе – на живой и мертвый. Камерный театр – театр живой и разный.

– Но вам же мало только театра – уже четвертый год вы занимаетесь Платоновским фестивалем, который конкурирует с программами лучших столичных.

– Фестиваль мне предложил делать город, и мне идея показалась правильной. Провинция – это не географическое понятие, а именно культурное. Сейчас жители Воронежа могут видеть лучшие спектакли разных стран, лучших музыкальных исполнителей, литературные ярмарки, выставки. Все это меняет городскую среду, меняет тонус города. Где еще можно увидеть, как на центральной площади бизнесмены и врачи, студенты и инженеры, чиновники и служащие читают вслух Платонова?

– Я наблюдала три дня за вашей жизнью директора фестиваля, который решает вопросы парковок, переводчиков, следит за порядком выступающих на общегородском чтении «Ювенильного моря» Платонова. И не понимала: как вы все успеваете?

– Со следующего года хочу попробовать все проблемы парковок и переводчиков, все проблемы финансовые и организационные с себя снять, оставив только художественное. Сейчас для меня главное – новое здание – подарок города и городского руководства к нашему 20-летию. Прекрасное место в самом центре города, удачный проект. Вот в планшете у меня установлена онлайн-трансляция, как растут этажи, как идет внутренняя отделка. Но все равно стараюсь бывать на стройплощадке почаще… Но это здание предстоит обживать, придумывать, чем его заполнить. К тому же я набрал курс в нашем воронежском институте культуры – опять же с прицелом… Буду растить актеров и, если получится, режиссеров для своего Камерного театра. Иногда очень жалею, что в сутках всего 24 часа, а дел всегда минимум на 28…

"