Posted 25 августа 2009,, 20:00

Published 25 августа 2009,, 20:00

Modified 8 марта, 07:15

Updated 8 марта, 07:15

Писатель Захар Прилепин:

Писатель Захар Прилепин:

25 августа 2009, 20:00
34-летний нижегородский писатель Захар Прилепин в последние годы ворвался в столичную литературную когорту, получая самые разнообразные премии – от «Национального бестселлера» до «Ясной Поляны». В его рабочем кабинете висит сделанный друзьями плакат «Даешь Нобелевку!» – по мнению сотоварищей, на меньшее писателю претен

– Захар, сегодня все социально-культурные возможности связаны в первую очередь с людьми, которые живут в Москве либо в Петербурге. Как вам, простому парню из Нижнего Новгорода, удалось пробиться, найти своего читателя и стать лауреатом многих премий?

– На самом деле секрета здесь никакого нет, да и коньяк не обязательно заносить, чтобы попасть куда нужно. Когда я начинал, издательства как раз нуждались в новых писателях, поэтому все получилось у меня сразу и довольно легко. Но хочу отметить: в далеких городках человеку, конечно же, сложно себя проявить, ведь интеллигенция, как правило, появляется в готовой среде, в той, где образование «витает в воздухе». В деревнях же, где люди, кроме мата, других слов не знают, даже если ты и обладаешь талантом, его никогда не разовьешь. Если не дать одаренному ребенку скрипку в пять лет, он ведь не станет музыкантом, верно?

– Вы пишете для того, чтобы зарабатывать деньги или же хотите поделиться своими идеями, чтобы сделать наш мир лучше?

– Я стал писать из любопытства, хотел сформулировать свое отношение к жизни. Первую книгу написал лет в двадцать пять, хотя никогда не думал, что возьмусь за это дело. Думал, что напишу одну книжку и закончу с этим. Но тут пошли какие-то деньги, и мне подумалось: а чего б не сделать это своей профессией? И сделал в итоге.

– Вы как-то обмолвились, что вы писатель русский и воспитаны русской классикой. Кого из наших писателей любите больше всех?

– Вся русская классика – одно из чудес мировой культуры, и я счастлив, что говорю на русском языке. «Тихий Дон» Шолохова, «Вечер у Клэр» Гайто Газданова, «Дорога на океан» Леонида Леонова, «Капитанская дочка» Пушкина... Это, пожалуй, мои любимые произведения. А насколько глубок текст, можно понять на примере его экранизации. Любой классический текст из нашей литературы можно экранизировать по пятнадцать раз, и каждый раз вы найдете что-то новое, так как такие книги неисчерпаемы. Какие тексты пишу я? А вот это уже будет известно лет через -надцать. Если меня будут читать и хвалить, будет хорошо, если нет, то… но уж извините. Писал, как дышал.

– Зачем вы придумали себе псевдоним?

– Писать начал забавы ради, ну и псевдоним придумал по этой же причине. Мне захотелось раздражать людей, вызывать у них эмоции, чего, как мне кажется, я и добился. Моего прадеда звали Захар, поэтому я взял его имя, и отца моего, кстати, тоже во дворе называли Захаром, хотя он Николай. Я, видимо, просто решил продолжить семейную традицию.

– Вы хорошо знакомы со своими читателями? Устраиваете с ними регулярные встречи?

– Несмотря на то что успел объездить всю Россию, в основном много нового узнаю о читателях не на встречах, а благодаря письмам, которые мне приходят по двадцать–тридцать в день. Довольно часто приглашают в гости куда-нибудь… на Алтай… Добрые слова говорят. В Сети люди не так доброжелательны, многие с удовольствием пишут гадости обо мне, в основном молодые люди из числа неудавшихся литераторов. Но это обычная история: людей вроде бы раздражает, что меня так много везде – в журналах, в газетах, – а на самом деле им обидно, что их так мало, что они никому не нужны… Впрочем, меня действительно часто приглашают на ТВ и радио. Про меня даже одна критикесса сказала следующее: «Включишь утюг – и там Прилепин».

– Каким вы представляете наше будущее через несколько десятков лет?

– Если сохранятся те же принципы, которые господствуют сейчас, мы имеем шанс потерять Россию как географическую, а затем и демографическую данность. В нашей стране сегодня побеждает самый наглый и самый простой человеческий тип. Девяностые от сегодняшнего времени отличались хотя бы тем, что у людей были надежды на лучшее. Нулевые же – это годы тайного безверия. Люди больше ни на что не надеются, а говорят: лишь бы хуже не было. Сегодня и молодые, и те, кто постарше, пытаются выжить любыми способами поодиночке. Чувство коллективного спасения нам чуждо.

– Одной из главных проблем России называют гигантское социальное расслоение – чрезмерное богатство и абсолютная нищета, соседствующие друг с другом. Насколько вас затрагивает эта проблема?

– Я не радикальный противник богатства. Пусть будут богатые, Бога ради. Но когда у одного элементарно нет средств, чтобы купить лекарства, а у другого на карточке хранятся миллионы долларов, это ненормально. Я за то, чтобы каждому предоставлялись нормальные возможности для содержания своих близких, а не те жалкие, скажем, четыре тысячи рублей в месяц, которые получают пенсионеры или нянечки в детсадах, или люди, работающие в деревне. Это проблема не богатых, а проблема нашего государства. Есть определенная система социальных взаимоотношений, которая в нашей стране не работает.

– За границей вы рассказываете о достоинствах или же о недостатках нашей страны? Вы ведь не просто ездите по миру, но и читаете, например, лекции американским студентам.

– Когда в твоем распоряжении всего лишь час, едва ли возможно всерьез рассказать то, что я думаю о России. Я пытался развеселить студентов и сделать так, чтобы американцам нескучно было слушать неведомого парня из России. Они очень любопытны и живо реагируют на все происходящее, но американцы действительно мало что знают о нашей стране. Когда существовал Советский Союз все, естественно, о нас знали, сегодня же Америка не сильно любопытствует о других странах. Я успел побывать в Нью-Йорке и в небольших городках. Какое-то время жил в Мемфисе, на родине Элвиса Пресли. Мне очень понравилось в США: выходишь из дома, встречаешь полицейского, который вовсю улыбается и спрашивает, как тебе спалось.

– Американская система образования сильно отличается от российской?

– В России и в США совершенно разные методики преподавания. Да, там многие мало знают о мире, зато их система обучения построена не на вдалбливании огромного количества знаний, а на предоставлении студентам механизма, овладев которым можно разобраться в любой сфере. Американские школы и вузы учат перерабатывать информацию.

– Но девушки ведь наши гораздо красивее американок, верно?

– Меня поразило огромное количество весьма… э-э… крупных девушек, причем во всех штатах, где я побывал. Американки любят расхаживать по столовой с огромными подносами, на которых громоздятся гамбургеры величиной, наверное, с небольшой чемодан. Местные преподаватели мне потом по секрету рассказывали, что теряли дар речи, когда приезжали в российские вузы, так как не привыкли видеть столько красивых и ухоженных девушек с модельными фигурами.

– Вы успеваете писать книги, читать лекции в разных концах мира и устраивать встречи с читателями. Помимо этого недавно на одном из интернет-каналов вы решили стать ведущим исторической программы «Старикам здесь не место». Чем вас заинтересовала эта передача?

– Мне уже несколько раз предлагали быть ведущим на телевидении, но я пока отказывался. В Интернете в отличие от центральных каналов я смогу свободно высказывать свое мнение – поэтому и согласился работать здесь. К тому же у меня появилась возможность общаться с людьми, которые очень интересны мне самому. В программе «Старикам здесь не место» показаны те люди, которые в свое время были на вершине власти, а сейчас о них уже мало кто знает. Если ты выбрал себе путь, иди до конца. А если остановился, тут же обрушиваешься вниз. В этом смысле мне крайне интересно поговорить с человеком, который когда-то был на вершине, а спустя время оборачивается и анализирует поступки, которые совершил. Или не совершил. Это уже не просто историческая программа, а своеобразный учебник по психологии.

Кризис как-то повлиял на вашу семью?

– Мои доходы только увеличились за последнее время. Так получилось, что я очень много работал, и это принесло свои плоды. Но я понимаю: ситуация может измениться уже через пару месяцев, и на что тогда буду содержать свою семью, я не знаю. Моя жена получала филологическое образование, и вряд ли она сможет прокормить наших детей.

– У вас трое маленьких детей – два мальчика и девочка. Вы хоть раз читали им придуманную вами сказку?

– Да, конечно. Иногда ложусь с ними и рассказываю спонтанные истории, которые вызывают у них просто бурю эмоций: они ерзают по кровати и громко хохочут. Но я не смогу быть детским писателем: я не владею этой тайной – уметь писать для детей.

– А допускаете, что можете стать незаслуженно забытым писателем?

– Я об этом не думаю и даже не переживаю по такому поводу. К тридцати четырем годам я получил все, что только возможно: десяток русских и зарубежных премий, продал четверть миллиона книг, был переведён на десяток языков. Такой судьбы у тех, кто пришел в литературу за последние пять лет, нет, наверное, ни у кого. Маленького абзаца в литературных энциклопедиях я уже заслужил, а остальное зависит только от меня. Я не мечтаю стать живым классиком при жизни. Скорее хочу быть живым писателем, который, помимо уважения, вызывает и раздражение, и бешенство.

"