Тело безграничных возможностей

Ромео Руно можно назвать «мужским вариантом» французской примы-балерины Сильви Гиллем. То же тело марсианина и андрогина – бескостное, гнущееся в самые непредсказуемые стороны, свободно нарушающее все законы равновесия, притяжения, да и анатомии. Ну не может человеческое тело так сжиматься и так растягиваться! Не может человеческий скелет быть таким эластичным! Вот перед зрителем нечто бесформенное, а вот возникает видение совершенства каких-нибудь греческих статуй.

В длящемся чуть больше часа спектакле грандиозный танцовщик создал серию пластических миниатюр на тему человека с ограниченными возможностями (disabled man). Постановки о людях с серьезными пороками физики и психики, сыгранные ими самими, в последние годы являются непременной составляющей любого уважающего себя фестиваля. Спектакли, участники которых страдают от разнообразных недугов, родившиеся в рамках занятий психотерапией как одного из способов медицинской реабилитации, стали супермодным европейским трендом. И не будет удивительно, если уже в следующем сезоне постановки такого рода перекочуют и в наши палестины.

Неподалеку от двора церкви целестинцев, где играл «Старого короля» Ромео Руно, шел спектакль Disabled Theatre, в котором страдающие разными недугами (синдромом Дауна, нарушениями моторики, ожирением и прочими) участники демонстрировали свои достижения в искусстве танца и общения. Зал горячо и подбадривающе аплодировал 200-килограммовому толстяку, лихо приплясывающему на стуле в такт звучащему ритму. И девушке с формами шара, которая в меру своих возможностей пыталась выполнять наклоны, приседания и повороты.

Disabled people изо всех сил и даже сверх мочи предъявляли свои тела и таланты миру. И надо сказать, что человек с синдромом Дауна, демонстрирующий на сцене свои возможности, действует довольно сильно. Другой вопрос, что все подобные репрезентации лежат скорее в плоскости социальной и медицинской, чем в плоскости искусства. Область художественного начинается тогда, когда тело безграничных возможностей нам изображает тело в возможностях ограниченное. Что и делает Ромео Руно.

Когда Ромео Руно пытается встать на неходящие ноги, разогнуть несгибающиеся руки, пытается держаться прямо, цепляясь за воздух, – ком подступает к горлу. Почти клиническая точность в передаче действия болезни сочетается с высшим пилотажем мастера-художника. Тело пульсирует, бьется в пароксизмах боли, выгибается в невозможные позы. И вдруг замирает в полуполете, напоминая египетские фрески, где боги идут в танцевальной процессии – длинноногие, неземные, парящие над землей... Струя водяного пара бьет по скрюченному существу, сжавшемуся в комочек, и под этим водяным потоком в такт водным струям возникает танец – гротескный, невероятный и прекрасный. Униженное человеческое тело обретает язык.

Натаскав себе помост из деревянных убогих поддонов, герой взбирается на него, чтобы попытаться выдавить из себя несколько слов послания urbi et orbi (буквально – «к городу и к миру»). Звуки с трудом складываются в слова, телу трудно держаться на высоте. И тогда, засунув цветочный горшок к себе в плавки, ликующее создание предлагает зрителям цветущее чудо, выросшее у него между бедер. В финале голое существо остается лежать на земле в позе зародыша. А ликующий зал встает в едином порыве, взрываясь аплодисментами, что бывает в Авиньоне раз в несколько лет.