Братья по преисподней: как дружили Сталин с Гитлером

Трудно представить, но зловещему договору, заключенному 23 августа 1939 года между сталинским СССР и гитлеровской Германией и известному под названием «пакт Молотова - Риббентропа», до недавнего времени уделялось в европейском историческом пространстве такое скудное внимание, что о нем можно было сказать: «Он так и болтается мелкой сноской к большому историческому повествованию».

Анна Берсенева

Автор этого замечания, британский историк Роджер Мурхаус, изумился такому отношению к документу, который имеет «очевидную значимость и огромную важность», и решил скорректировать эту недооценку:

«Ведь речь идет о мирном соглашении между Гитлером и Сталиным — двумя гнуснейшими европейскими диктаторами ХХ века. Позже их яростная схватка окажется главным событием Второй мировой войны, но до этого два их режима мирно сосуществовали в течение двадцати двух месяцев — а это составляет не меньше трети всей продолжительности военного конфликта. Возможно, мы забываем об этой связи, однако подписание пакта напрямую привело к началу войны. <...> Поэтому на войне, которая вскоре разразилась, лежало ненавистное клеймо пакта. Пока западные державы вели так называемую странную войну, Польша подверглась вторжению, и ее поделили между собой Москва и Берлин. С попустительства Гитлера Сталин оккупировал, а затем аннексировал Прибалтику, а также румынскую провинцию Бессарабию. Кроме того, Красная армия вторглась в Финляндию и захватила ее. <...> Тем временем за кулисами между нацистской Германией и СССР шел обмен секретами, чертежами, технологиями и сырьем: так они помогали друг другу смазывать колеса военных машин».

Книга Роджера Мурхауса «Дьявольский союз. Пакт Гитлера - Сталина 1939 - 1941» (М.: АСТ. CORPUS. 2020. Перевод с английского Т. Азаркович) стала исследованием и расследованием такой убийственной силы, что ее воздействие приближается к художественному тексту. И это при том, что книга свободна от авторских домыслов и основывается лишь на документах и бесчисленных воспоминаниях свидетелей и современников. Надо сразу предупредить: Мурхаус прекрасно понимает, что таковые свидетельства всегда требуют осторожного к себе отношения. Аберрация человеческой памяти - явление общеизвестное и в психологическом, и в идеологическом смысле. И все-таки когда воспоминаний множество, то они не только дополняют, но и корректируют друг друга с такой непреложностью, какой обладает только правда.

Мурхаус развеивает два самых распространенных мифа, связанных с подписанием «дьявольского пакта» - о том, что Сталин намеревался напасть на Германию, но Гитлер его опередил, и о том, что Сталин «всего-навсего тянул время, а сам готовил советские рубежи к отражению ожидаемого нападения».

Относительно советского плана нападения на Германию, как пишет автор, ему не удалось найти никаких убедительных документов. Была, правда, речь Сталина 5 мая 1941 года, в которой он «принялся как бы теоретически рассуждать о том, какой должна быть советская политика перед лицом внешней угрозы. Опьяненный торжественным моментом — а возможно, и только что выпитым, потому что банкет сопровождался неизбежной чередой тостов, — он, возможно, наговорил больше, чем собирался сказать изначально. “Проводя оборону нашей страны, — подчеркнул он, — мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная армия есть современная армия, а современная армия — наступательная армия».

Однако речь эта была настолько засекречена, что отсутствует даже ее запись - она воспроизводится в пересказе слушателей, - поэтому ссылаться на нее как на безусловное доказательство добросовестный историк не может.

Документов же и свидетельств, опровергающих идею, будто бы пакт с Гитлером был заключен мудрым Сталиным лишь чтобы отсрочить войну, историк обнаружил более чем достаточно. Собственно, наилучшим образом идею эту опровергают непосредственные действия сталинского СССР. По делам их узнаете их, как и было сказано.

Мурхаус с большой скрупулезностью собрал подробности того, как происходило подписание этого пакта. Как прилетел в Москву гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, где садились самолеты на дозаправку, какая была погода, как гестаповцы пожимали руки энкавэдэшникам, предвкушая сотрудничество, как не нашлось в Москве нацистских флагов для встречи на аэродроме и они были взяты на киностудии, где еще недавно использовались для съемок антифашистких фильмов... В основе такой дотошности лежит, безусловно, профессионализм историка. «Побочным» же эффектом становится та самая художественная сила, которая воздействует на эмоции и таким образом впечатывает исторические события в человеческую память. Впрочем, побочный ли это эффект?..

Сцена того, как Риббентроп обсуждает со Сталиным детали пакта в Москве, а Гитлер ожидает результата в своей резиденции Бергхоф - а это именно сцена, драматургически мощная, - описана в книге так, что едва ли забудется:

«Потом переговорщики быстро перешли к сути нацистско-советского пакта — к так называемому секретному протоколу, где обе стороны делили трофеи — плоды своего союза. Инициатива исходила от советской стороны. Понимая, что Гитлеру не терпится осуществить свои планы и вторгнуться в Польшу, Сталин стремился добиться от него максимально возможных территориальных уступок. “К этому договору необходимы дополнительные соглашения, — объявил он, — о которых мы ничего нигде публиковать не будем”, — и добавил, что необходимо четко разграничить “сферу интересов” в Центральной и Восточной Европе. Риббентроп выдвинул начальное предложение. “Фюрер согласен с тем, — сказал он, — что восточные части Польши и Бессарабия, а также Финляндия, Эстония и Латвия до течения Двины попадут в сферу влияния СССР”. Предложение это было чрезмерно щедрым, но Сталина оно не удовлетворило: он потребовал всю Латвию».

Риббентроп отправился звонить Гитлеру, который в ожидании результата смотрел на гору Унтерсберг, где по легенде спал король Фридрих Барбаросса, готовый воскреснуть в трудный для Германии час.

Как вспоминал Николаус фон Белов, офицер люфтваффе и адъютант Гитлера, «повисшему в воздухе тревожному ожиданию как будто вторило состояние природы». Вот что он писал в своих мемуарах:

«Пока мы вышагивали по террасе взад-вперед, вся северная часть неба за горой окрасилась сначала в цвет топаза, затем стала фиолетовой, а потом внушающей мистический ужас багрово-красной. Первоначально мы подумали, что где-то вспыхнул огромный пожар. Но когда все небо на севере озарил красный свет, мы поняли, что имеем делос весьма редким для Южной Германии природным явлением. Я сказал Гитлеру: это — предзнаменование кровавой войны. В ответ он произнес: если это так, то пусть она наступит скорее!».

Глядя на зловеще багровое небо, Гитлер согласился отдать Сталину всю Латвию. Впоследствии, когда немецкие и советские войска уже вошли в Польшу, было решено, что Сталин оккупирует не всю часть польской территории, отданную ему согласно секретным протоколам, а лишь так называемые кресы, то есть восточные области, где компактно проживали белорусы и украинцы. В качестве компенсации Гитлер отдал ему Литву, которая по их первоначальной договоренности должна была отойти Германии.

Предметом отдельного внимательного рассмотрения становится в книге Мурхауса мнение, высказанное Сталиным на XVIII съезде ВКП (б) 10 марта 1939 года, всего за несколько дней до того, как Гитлер двинул войска на Прагу: что Британия и Франция попустительствуют-де Гитлеру для того, чтобы СССР и Германия, ввязавшись в войну, ослабили друг друга, после чего им можно будет диктовать чужую волю.

«Мнение, высказанное Сталиным, скорее было итогом его попыток осмыслить действия других стран, глядя на внешний мир из-под шор коммунистической идеологии и сквозь туман собственной паранойи», пишет Мурхаус.

Нисколько не оправдывая вялые попытки европейских лидеров лавировать между Сталиным и Гитлером, Мурхаус со всей ясностью, присущей человеку с внятными моральными принципами, видит разницу между «безволием в Мюнхене», то есть стремлением утихомирить нацистского агрессора, попустительствуя ему, - и заключением с ним преступного пакта, определившего трагическую участь миллионов людей. И с абсолютной моральной же ясностью объясняет, почему Гитлер сумел заключить дьявольский союз со Сталиным, а Чемберлен и Даладье не сумели. Дело здесь, конечно, вовсе не в личных качествах тогдашних европейских лидеров. Мурхаус приводит объяснение, данное уже после войны одним из дипломатов нацистского рейха:

«Мы сумели заключить сделку с Советами, потому что нам удалось, не встречая общественного протеста в Германии, отдать России Прибалтику и Восточную Польшу. А у Британии и Франции ничего не вышло — там общество было настроено по-другому».

Картина того, как началось выполнение пакта между Сталиным и Гитлером, составляет основную и самую тяжелую часть книги.

«В действительности между оккупационными стратегиями нацистского режима и советской власти наблюдалась поразительная симметрия: обе стороны пускали в ход схожие методы обращения с населением на захваченных территориях. Если немцы фактически “обезглавливали” польское общество на западе, то русские занимались на своей территории тем же самым. Меры, которые принимались в одной захваченной половине Польши для истребления расового врага, практически неотличимы от способов уничтожения классового врага на другой половине», - пишет Мурхаус.

Расстрел сотрудниками НКВД польских офицеров в Катыни и разработанная гестапо «Чрезвычайная акция по умиротворению» прошли с интервалом в несколько дней. 184 профессора Ягеллонского университета были вывезены в немецкий концлагерь синхронно с уничтожением польской интеллигенции на советской территории.

«На нацистско-советской границе одновременно остановились два поезда, набитых польскими беженцами: один шел на запад, а второй —на восток. И люди из этих поездов с изумлением глядят друг на друга из окон: они не могут понять, как можно ехать туда, откуда пытаются убежать они сами. Эта сцена очень емко передает весь ужас исторической ситуации, в которой оказалась Польша в 1939 году».

В не менее страшной ситуации оказались балтийские страны, отданные на поживу Сталину. О том, как в июне 1940 года происходил их захват - в то время, когда весь мир с напряженным ужасом следил за вступлением немецких войск в Париж, - Мурхаус пишет очень подробно.

«В июне того года просматривалась какая-то леденящая симметрия между событиями на разных концах Европы.16 июня, в тот самый день, когда войска вермахта промаршировали по Елисейским Полям в Париже, Красная армия вошла в Ригу, столицу Латвии».

Тогда же Молотов заявил министру иностранных дел Литвы Винцасу Креве-Мицкявичюсу:

«Вы должны хорошо уяснить реальное положение дел и понять, что в будущем малым странам суждено исчезнуть. Ваша Литва, вместе с другими балтийскими государствами...должна будет присоединиться к славной семье народов Советского Союза. Поэтому вам нужно уже теперь приучать ваш народ к советской системе, которая в будущем восторжествует по всей Европе». Надо отдать должное Креве-Мицкявичюсу: когда он вернулся на родину после беседы с наркомом, в знак протеста он сразу же подал в отставку, пояснив, что не желает участвовать в похоронах литовской независимости».

После ввода советских войск в странах Балтии назначены были выборы в парламенты.

«К выборам допускались лишь одобренные кандидаты, всех прочих отстранили от избирательной кампании и арестовали. Голосование было принудительным, а тем, кто собирался испортить бюллетень или отказаться от голосования, грозил арест. Сообщалось, что за список одобренных кандидатур в Латвии проголосовали 97,2%, в Литве — 99,2%, а в Эстонии — 92,8%. Явка избирателей тоже была представлена неправдоподобно высокой — между 84 и 95%, а на одном избирательном участке в Литве была зафиксирована просто фантастическая явка: 122%. Как только были избраны послушные «народные парламенты», все, что от них требовалось, — это проголосовать за собственное упразднение».

Предполагалось, что захват Финляндии пройдет так же гладко. Сталин не утруждал себя даже изобретением оригинального способа его начать - советская провокация на финской границе была устроена в точности так же, как немецкая провокация по отношению к Польше в Гляйвице. Но сопротивление Финляндии оказалось столь сильным, что планы пришлось менять. Мурхаус пишет и об этом:

«В начале января 1940 года продвижение Красной армии застопорилось, и возникла патовая ситуация. Финнов, окрыленных собственными успехами, подбадривала и международная поддержка. С самого начала разные страны открыто выражали сочувствие к Хельсинки — пожалуй, ярче всего оно было продемонстрировано, когда Советский Союз изгнали из Лиги Наций, а Совет Лиги призвал ее членов оказать помощь финнам. На Западе для многих нападение на Финляндию послужило мощной встряской, испытанием моральных сил и упреком для всех, кого продолжала мучить совесть из-за Польши. Наверное, именно вспоминая о горестной судьбе Польши, Невилл Чемберлен заявил в январе 1940 года: “Нельзя допустить, чтобы Финляндия исчезла с карты мира”. А Черчилль, выступая по радио, высказался по этому поводу в своем неподражаемом стиле: “Одна лишь Финляндия — великолепная, нет, величественная, — угодив в тиски опасности, показывает нам, как подобает поступать свободным людям».

Сталин, вероятно, не предполагал, на какие мысли навел его партнера по «дьявольскому союзу» провал полного советского захвата Финляндии. Немецкий посол написал из Хельсинки в Берлин: «Неспособность Красной армии “справиться” с такой маленькой страной, как Финляндия, наводила на мысль о том, что полезно было бы изменить позицию по отношению к Москве».

Это соображение было Гитлером, безусловно, учтено. До нападения фашистской Германии на СССР оставалось полтора года.

Вечером 22 июня 1941 года Черчилль выступил по радио с обращением к нации. (Сталину, как известно, потребовалось еще две недели после фашистского вторжения в СССР, чтобы нарушить молчание и обратиться к «братьям и сестрам»). Слова британского лидера вошли в историю в том числе и как знак союза, который определил победу над нацистской Германией:

«Я вижу, как русские солдаты стоят на пороге своей родной земли и стерегут поля, которые с незапамятных времен обрабатывали их предки. Я вижу, как они стерегут свои дома, где их матери и жены молятся — да, ибо бывают такие времена, когда все молятся, — о том, чтобы их родные и близкие остались живы, чтобы вернулся домой их кормилец и защитник. Я вижу десять тысяч русских деревень, где средства к существованию даются тяжким трудом на земле, но где еще сохранились первородные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это чудовищно и неумолимо надвигается нацистская военная машина. <...> У нас одно намерение и одна-единственная неотвратимая цель. Мы решительно намереваемся уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. С этого пути нас ничто не заставит свернуть. Мы не собираемся ввязываться ни в какие дискуссии, мы никогда не пойдем на переговоры с Гитлером или с кем-нибудь из его шайки. Мы будем бить его на суше, мы будем бить его на море, мы будем бить его в воздухе, пока, наконец, с Божьей помощью не избавим землю от его тени и не освободим народы от его ига. Любой человек и любое государство, которые сражаются против нацизма, получат нашу помощь».

Кажется естественным, что российский читатель воспримет книгу Роджера Мурхауса как взгляд на пакт Молотова - Риббентропа «с другой стороны», причем под другой подразумевается сторона европейская. На самом же деле демаркационная линия взгляда проведена не географическим и даже не идеологическим образом. Дело совсем в другом.

Понимая, что такое исторический контекст, сознавая, что жизнь не черно-белая в своей сложности, автор книги «Дьявольский союз» сознает и другое: черное все равно остается черным, а белое белым. Он ни разу не перепутал добро со злом и не оправдал сложным историческим контекстом действия, приведшие к гибели и страданиям миллионов людей. В этом главное и безусловное достоинство его книги. В ее эпилоге Роджер Мурхаус подводит черту:

«В начале апреля 2009 года Европейский парламент в Брюсселе рассмотрел резолюцию, в которой предлагалось объявить 23 августа “Европейским днем памяти жертв сталинизма и нацизма”. Эта резолюция опиралась на “Пражскую декларацию о европейской совести и коммунизме”, составленную ранее чешским правительством и подписанную, в числе прочих, бывшим президентом Чехии Вацлавом Гавелом и Иоахимом Гауком, будущим президентом Германии. Резолюция призывала “увековечить память о жертвах массовых депортаций и истреблений”. Европарламент принял ее большинством голосов. Пожалуй, это была маленькая, но значительная победа. Нацистско-советский пакт вышел из тени. О нем уже не пытались забыть, с него сняли табу. Он стал важной частью истории».