Народная артистка России Ирина Розанова

– Ирина, как считаете, режиссерам с вами на съемочной площадке сложно?

– Бывает непросто, но, как правило, сложно с теми личностями, которые не уверены в себе. Талантливым людям свыше обид человеческих дано понимание того, что это было творчески замечательно и было во благо.

– А как вы относитесь к тому, что сериалы порой «убивают» актеров, когда для души остается мало места?

– Актеров «убивает» не сериал, а отношение к профессии.

– Вы помните себя в пять лет, тот момент, когда вы впервые вышли на сцену?

– Помню бантики, помню, как заигралась за кулисами и забыла текст на сцене. И строгую маму помню, которая говорила: «Ирина, актриса не имеет права так себя вести!» Та установка, которую дала мне мама, – это установка серьезного бизнеса: «Уважительно относись к профессии, за которую тебе платят деньги, выполняй как следует свою работу и сумей подключить свое сердце».

– Сейчас вы больше снимаетесь в кино, чем работаете в театре. Вы сожалеете об этом?

– Я давно пришла к выводу: все, что случается, – к лучшему. Я очень хорошо чувствую, когда наступает та мертвая точка, после которой остается путь в никуда. Не говорю, что надо ласточкой порхать по жизни – нет, но бояться что-то менять не стоит. У меня было в театре очень счастливое время. Мы с Лешей Баталовым недавно вспоминали об этом. С увлечением занимались литературой, поэзией – нам сегодня может позавидовать любой молодой актер.

– Шестидесятые – совсем другое время. Тогда люди мечтали перевернуть вселенную…

– Может быть. Во всяком случае, такой установки на деньги, которая царит в современном обществе, тогда не было. Но уверена, что это переходный период.

– В спектакле Андрея Кончаловского «Чайка» вы сыграли Аркадину. Нашли в ее образе что-то близкое лично вам?

– Аркадина – актриса. И она играет свою жизнь, словно исполняет роль. В тот период мне казалось, что я гениальней всех. К счастью, это продолжалось недолго. Многие роли я воспринимаю как таблетки, они помогают мне что-то понять о жизни. Например, актеры порой не любят исполнять роли негодяев, поскольку зрители отождествляют персонаж с личностью артиста. Но я легко к таким ролям отношусь. Скажем, в фильме «На тебя уповаю» я играла жестокую воспитательницу детского дома. Мне разное говорили после просмотра: «Я ненавижу вас за эту роль» или «Моя жена, когда увидела вас в этом фильме, не только бить ребенка, но и кричать на него перестала». Разве это плохо? Пусть даже временно перестала кричать, но ведь перестала же!

– Меня вы удивили в фильме Тодоровского «Анкор, еще Анкор!». Причем не только глубиной образа, но и, извините, комплекцией …

– Как раз во время съемок я решила заняться здоровьем. Бросила курить, заменила сигарету сладким. И быстро набрала вес. Когда Петр Ефимович меня увидел, он порадовался: «Они тогда и были именно такими!» А я взглянула на Женю Миронова (юный, красивый, тонкий) и ощутила себя бегемотом, женщиной-горой, которая может задавить и придушить, поломать. Комплекс перед Женей у меня был космический. Только сейчас я понимаю, насколько в фильме Тодоровского все точно и уместно. Если бы я была худая, стройная, то это была бы уже не та история. Не важно, какие у героев тела, – души хотели соединиться. Но в современном мире не приняты откровения, мы все стремимся в Голливуд. А там Шварценеггер получает гораздо больше, чем Роберт Де Ниро. Мэрилин Монро писала в своих дневниках: «У нас за душу платят копейки, за поцелуй – миллионы».

– Кстати, некоторые вас сравнивают с Мэрилин Монро…

– Не похожи совершенно, хотя бы потому, что она не сыграла ни одной драматической роли. Сравнения всегда поверхностны, я ничего про себя не рассказываю, но как пел Высоцкий, «Слухи, как мухи, по домам и по углам», и появился такой портрет – свободной женщины. Даже не хочу об этом говорить. На светских тусовках я не бываю, на обложках журналов обнаженной не снимаюсь, не знаю ни одного бренда, никаких модных тенденций, никогда не умела заводить связи. Я предпочитаю уединение, порисую лучше.

– Вы увлечены рисованием?

– Назовите это релаксацией – так я возвращаюсь в мир детства. Мои картины – абстракции.

– Вы как-то сказали, что самое трудное – уметь ждать и не завидовать. У вас это получается?

– У меня нет мыслей куда-то уехать навсегда, обидеться на весь мир. Когда я дружна сама с собой, я дружна со всеми в мире. Спокойно отношусь к бриллиантам, могу надеть сережки с простыми камешками – мне радостно в них. Я давно для себя поняла, что отдавать – это самое большое счастье в жизни. И это намного приятнее, чем получать. Это энергия живой жизни.

Полную версию читайте в майском номере журнала «Театрал»